Юдаизм. Сахарна

К моей добродетели надо сказать, что в переполненной зале Дворянского собрания я не заметил ни одной женщины. Только эти 55 лет.

(22 января)

* * *

Я — великий методист. Мне нужен метод души, а не ее (ума) убеждения.

И этот метод — нежность. Ко мне придут (если когда-нибудь придут) нежные, плачущие, скорбные, измученные. Замученные. Придут блудливые (слабые)... Только пьяных не нужно...

И я скажу им: я всегда и был такой же слабый, как все вы, и даже слабее вас, и блудливый, и похотливый. Но всегда душа моя плакала об этой своей слабости. Потому что мне хотелось быть верным и крепким, прямым и достойным... Только величественным никогда не хотел быть...

«Давайте устроимте Вечерю Господню... Вечерю чистую — один день из семи без блуда...

И запоем наши песни, песни Слабости Человеческой, песни Скорби Человеческой, песни Недостоинства Человеческого. В которых оплачем все это...

И на этот день Господь будет с нами».

А потом шесть дней опять на земле и с девочками.

* * *

Христианству и нужно всегда жить б бок с язычеством: в деревнях — бедность, нужда, нелечимые болезни, труд. Конечно, там христианство. В городах — Невский, «такие магазины»: христианству некуда и упасть, все занято — суетой, выгодой. Но, мне кажется, об этом не надо скорбеть. Это — натуральное положение планеты. Христианство даже выигрывает от этого, потому что «в вечной борьбе с язычеством» оно тем самым делается вечно in statu nascentis*.

(на концерте Андреева в Дворянском собрании)

* * * 

Первый из людей и ангелов я увидел границу его.

А увидеть грани, границы — значит увидеть небожественность.

Первый я увидел его небожественность.

И не сошел с ума.

Как я не сошел с ума?

А может быть, я и сошел с ума.

* * *

Какая-то смесь бала и похорон в душе — вечно во мне.

Творчество — и это, конечно, бал. Но неисполненный долг в отношении людей — ужасные похороны.

Что я им дал? Написал «сочинения»? В «Понимании» я тешил себя. Да и вечно (в писан.) тешил себя.

Накормил ли я кого?

Согрел ли я кого?

В конце концов действительно 10 человек согрел и кормил, — это и есть лучшая моя гордость.

 Я счастлива...

(1-й выезд из клиники. Матовое лицо. Без улыбки. И как «дело» это:— «Я счастлива». Первый раз это слово за три года. 29 января)

* * *

Самый плохой мужчина все-таки лучше, чем «нет мужчины».

И женщины бросаются.

И «самая плохая женщина есть все-таки женщина».

И мужчины — ищут.

Так произошла проституция и «совершенно невозможные браки».

(за Айсед. Дункан)

* * *

Вот две вещи совершенно между собою несходные.

Бог захотел связать их.

Тогда Он в ночи взял нечто от одной вещи и перенес в другую. А от другой нечто взял и перенес в первую.

Пробудившись, каждая почувствовала, что ей чего-то недостает. И встала и возмутилась. И почувствовала себя несчастною. Она почувствовала себя потерпевшею в мире, ненужною миру.

И стала искать «это мое потерянное».

Эти искания и есть тоска любовных грез.

Все перешло в брожение, хождение, странствование.

Все стали искать, тосковать.

 Где мое ? Где мое ?

 Где мой Утраченный? Где мой Потерянный?

И найдя — женщины брали и целовали.

И найдя — мужчины улыбались и целовали.

Так произошли поцелуи, и любовные, и не только любовные. Произошли объятия, произошли вздохи.

Мир зарумянился. Мир стал вздыхать; побледнел.

Мир забеременел.

Мир родил.

* * *

Почему я, маленький, думаю, что Бог стоит около меня?

Но разве Бог стоит непременно около большого?

Большое само на себя надеется, и Бог ему не нужен, и, ненужный, отходит от него.

А маленькому куда деваться без Бога? И Бог — с маленькими. Бог со мною, потому что я особенно мал, слаб, дурен, злокознен: но не хочу всего этого.

* * *

Страхов так и не объяснил, почему же «мы враждуем против рационализма»⁴⁹ . Изложив его мысли, «рационально изъясняющие природу» (в статье «Идея рационального естествознания»), я тоже почувствовал в уме и душе что-то неприятное, тяжелое и тоскливое.

Действительно — «враждуем с рационализмом», и именно и особенно разумом. Отчего? Что за загадка?

Умерщвляется всякая поэзия в природе, всякий в ней каприз и прихоть, всякое «отступление от нормы» и гений, «преступление и наказание» (а они в природе есть). Уничтожается картина и добродетель.

Построив так (в уме своем) «рационально природу», — плюнешь и отойдешь. «Ну тебя к черту». «Заприте сад, — никогда не пойду в него». «Спустите с цепи Шарика, — не могу его видеть».

Природа становится глубоко рациональною, но и глубоко отвратительною.

Облетели цветы

И угасли огни...

Природа — не дышит. Это — труп ее, а не она. А кто же захочет долго быть «в мертвецкой» и даже там «закурить папироску».

В «лесу из Страхова» папирки не закуришь.

А закуриваем. Т. е. природа вовсе не «из Страхова» и вовсе не «рациональна».