Иудей

Первое время и здесь души наиболее восторженные настойчиво ждали второго пришествия Мессии на облаках, при звуке золотых труб, приятной верой этой легко заразили всех, и среди верных наступило и здесь полное безразличие к делам земным: раз все это скоро кончится, так о чем же и заботиться?.. И им приятно было думать, что все кругом обречены гибели и что только одни они, верные, спасутся… Во главе общинки — на всю страну нововеров было едва ли более пятисот человек: народ креститься в новую веру не торопился — стал в Иерусалиме Иаков, брат погибшего рабби, человек тупой и сумрачный. Видя, что семена, посеянные его братом, прорастают, — он совсем не понимал, что прорастают семена совершенно другие, — он решил пристать к делу, против которого восставал все время при жизни брата, и легко стал во главе общинки. Свои обязанности он понимал очень своеобразно: никогда не пил вина, не ел мяса, бритва никогда не касалась головы его, никогда он не пользовался тёплой водой для омовений и не натирал тела своего маслом. Он носил — как ессеи — только льняные одежды, и колени его покрылись мозолями, как у верблюда, от постоянной молитвы. Весь закон исполнял он чистосердечно, без обычных и тогда увёрток, считался среди своих праведником и получил от них кличку Облиа, что значит «защитник народа и справедливости». Речь его была важна и немного напыщена, поступь степенна, и в торжественных случаях он уже носил, как первосвященник, золотую полоску на лбу, которая показывала смиренно всем, что он, раб Господень, меньший из всех и всем слуга. В окружении его тем не менее уже почтительно шептали, что Иаков происходил из жрецов, что он был поставлен старейшиной святого города самим Иисусом, что только благодаря его святости не ударила в город губительная молния и что во многих местах библии пророки тайно говорили о нем…

Очень рано начались в общинке всякие распри. Сперва вспыхнули столкновения между иудеями-иерусалимцами, которые никогда не покидали родной страны, говорили по-арамейски и были верны заветам дедов, и иудеями-эллинистами, которые говорили на тогдашнем мировом языке, по-эллински, и стояли очень далеко от строгой фарисейской законности. Они даже имена свои коверкали на иноземный лад: Иешуа был, например, у них Язоном… Закон был для них смягчён, а иногда и совсем отменён аллегорическим толкованием. Они легче воспринимали те новые веяния, которые выдавались за учение погибшего рабби. Но правоверные не любили их, и один из вожаков эллинистов, Стефан, был даже замучен. Под влиянием этого удара общинка временно, из страха гонений, вся разбежалась, но всюду, куда они бежали, они несли с собой новое слово и вербовали верующих…

Потом большую волну поднял Варнава с учеником своим Павлом. Варнава в вере был горяч. Он продал свою землю и вырученные деньги принёс и положил к ногам апостолов — на нужды бедных… Оба с Павлом были новаторами, революционерами. Они — когда вдали от Иерусалима — открыто проповедовали, что старый закон уничтожен, а на его место поставлена Христом свобода. «Если законом оправдание, — говорили они, — то Христос напрасно умер». Одно время к ним примкнул было даже Пётр, но затем перепугался их новшеств, а в особенности свободного общения с необрезанными и от всего хмуро устранился: бедная старая голова его не вмещала в себе всего этого кипения новых мыслей и устремлений, и он часто тосковал о своей старой капернаумской жизни, где все было так тихо, ясно и мило сердцу…

Дела молодой общинки подвигались вперёд совсем слабо, а на глазах их стояла громада храма, которая без слов говорила им, как сильна твердыня старого иудаизма и как мало боится она их. После разрушения города Помпеем лет сто тому назад Иерусалим снова стал богатым городом с двумястами тысяч населения. Но своё значение и силы он черпал уже не от торговли и военной силы, как встарь, а исключительно от храма Иеговы. Каждый иудей, где бы он ни жил, должен был ежегодно вносить в сокровищницу храма две драхмы. Кроме того, в храм притекали со всех сторон и добровольные пожертвования. Затем каждый правоверный иудей должен был хоть раз в жизни совершить паломничество в храм с соответствующими дарами. На счёт культа жило прямо или косвенно в Иерусалиме, как и около Артемиды Эфесской, бесчисленное множество людей: священство — в Иерусалиме было около двух с половиной тысяч священников, — книжники, менялы, ремесленники, а также крестьяне и галилейские рыболовы, которые находили в Иерусалиме прекрасный сбыт для рыбы, мёда, коз, пшеницы, овец и прочего.