Иудейская война

10. В те дни из среды иудеев выступил некто Ионафан, низенький, невзрачный, по происхождению и во всех других отношениях человек незначительный; появлялся он всегда у гробницы первосвященника Иоанна{9}, и, раздражаясь высокомерными речами против римлян, вызывал храбрейшего из них на поединок. Большинство расположенных там солдат считало его недостойным внимания, иные, напротив, как казалось, побаивались его; разумно рассуждали, что с человеком, ищущим смерти, не следует пускаться в бой, ибо отчаявшиеся обладают безграничной яростью, и нет у них [390] страха божия; рискующий же своей жизнью в борьбе, выигрыш которой не может принести особенно великой славы, а проигрыш сопряжен не только с позором, но с опасностью, обнаруживает больше бешеной отваги, чем мужества. Долгое время поэтому никто не откликался на его зов, но когда иудей – большой хвастун и ненавистник римлян – начал над ними насмехаться и упрекать в трусости, выступил конный солдат Пудений, возмущенный его словами и чванливостью, а может быть, потому, что относился к его малорослой фигуре с пренебрежением, – и завязал с ним рукопашный бой. Хотя он в общем превосходил своего противника, но счастье ему изменило, и он упал на землю. На упавшего наскочил Ионафан, пронзил его, а затем стал ногами на его труп, раскачивал правой рукой окровавленный меч, а левой рукой щит, торжествовал перед лицом всего войска, хвастал падением воина, и так он издевался над римлянами, пока центурион Приск среди его прыганья и хвастливой болтовни не прострелил его насквозь стрелой. При виде этого иудеи и римляне, движимые совершенно противоположными чувствами, издали громкий крик. Скривившись от боли, иудей упал над телом своего противника, являя тем живое доказательство, как быстро на войне следует за незаслуженным счастьем должное возмездие.

Глава третья

О хитром замысле иудеев, благодаря которому было сожжено много римлян. – Дальнейшее описание страшного голода.

1. Мятежники в храме не только продолжали открытую борьбу с расположенными на валах солдатами, но 27-го панема провели еще военную хитрость. Они заполнили промежутки между балками и кровлей западной галереи сухими дровами, асфальтом и смолой, а затем удалились, делая вид, что устали бороться. Многие, менее осторожные римляне в своей горячности пустились преследовать отступавших и с помощью лестницы вскочили на галерею, но рассудительные, которым неожиданное отступление иудеев показалось лишенным всякого разумного основания, остались на месте. И действительно, лишь только галерея наполнилась [391] вторгнувшимися, иудеи подожгли ее со всех сторон. Внезапно вспыхнувшее пламя навело панику на стоявших вне опасности римлян и ввергло в отчаяние находившихся внутри галереи. Объятые со всех сторон огнем, одни бросались назад, в город, другие к неприятелям, но прыгая с галереи в надежде спасти себя, они ломали себе члены. В большинстве случаев попытки к бегству предупреждались огнем, а иные предупреждали огонь мечом. Распространившийся повсюду огонь быстро охватил также и тех, которые уже умерли иной смертью. Как ни негодовал Цезарь против несчастных, без приказания взобравшихся на галерею, он все-таки чувствовал и жалость к ним, тем более, что никто не мог оказать им никакой помощи. И это было утешением для погибавших, ибо они видели, как убивается по них тот, которому они принесли себя в жертву, как он силится ободрить их, как он призывает всех окружающих оказывать им возможную помощь. Эти призывы, эту скорбь Цезаря каждый принимал как погребальную почесть и умирал с радостью. Некоторые, впрочем, спасались от огня на широкую стену портика, но здесь они были окружены иудеями и после долгого сопротивления, которое они оказали, невзирая на свои тяжелые раны, погибли, наконец, все.