После этих слов царь и его сестра заплакали, и их слезы подавили самые бурные порывы народных страстей. Присутствовавшие воскликнули: «Мы желаем бороться не с римлянами, но со своим притеснителем Флором». На это Агриппа возразил: «Судя, однако, по вашим действиям, вы уже вступили в борьбу с римлянами, потому что вы не заплатили налогов императору и сорвали галерею с замка Антония. Вы можете снять с себя обвинение в возмущении тем, что вновь восстановите галерею и внесете подать; ведь не Флору принадлежит замок, и не Флору вам нужно платить деньги».
Глава семнадцатая
1. Народ дал уговорить себя. Все поспешили вместе с царем и Береникой вверх в храм и принялись за восстановление галерей. Представители народа и члены совета разделили между собой деревни и начали собирать дань; вскоре были сколочены недостававшие еще к уплате сорок талантов. Таким образом Агриппе удалось задержать еще грозившую войну. Но после этого он начал также побуждать народ повиноваться Флору до тех пор, пока император не пришлет на его место преемника. Это уже ожесточило массы: ропот негодования раздался против царя, и ему велено было сказать, чтобы он оставил город. Некоторые из мятежников осмелились даже бросать в него каменьями. Видя совершенную невозможность обуздать мятежников и раздраженный причиненными ему оскорблениями, царь отправил народных представителей и влиятельнейших иудеев к Флору в Кесарию для того, чтобы он из их среды назначил сборщиков податей; сам же он возвратился в свое царство.
2. Между тем собралась толпа иудеев, стремившихся к войне с особенной настойчивостью, и поспешно выступила против одной крепости по имени Масада; взяв ее гарнизон, они убили находившихся там римлян и поставили туда гарнизон из своих людей. В то же время Элеазар, сын первосвященника Анания, – чрезвычайно смелый юноша, занимавший тогда начальнический пост, – предложил тем, которые заведовали порядком богослужения, не принимать больше никаких даров и жертв от неиудеев. Это распоряжение и было, собственно, началом войны с римлянами, потому что в нем заключалось отвержение жертвы за императора и римлян. Как ни упрашивали первосвященники и знатнейшие особы не отменять обычного жертвоприношения за верховную власть, они все-таки не уступали, полагаясь на свою многочисленность (их сторону держали наиболее сильные из недовольной партии), отчасти же и преимущественно – на Элеазара, предводителя храмовой стражи.
3. Ввиду серьезного и опасного характера движения представители властей, первосвященники и знатнейшие фарисеи собрались вместе для совещания о положении дел. Решено было попытаться урезонить недовольных добрыми словами; с этой целью народ был созван на собрание к медным воротам, находящимся внутри храмового двора, против восточной стороны. Сделав народу много упреков за его смелую попытку к отпадению, сопряженному со столь опасной войной для отечества, ораторы старались вместе с тем поколебать основательность поводов к этой войне. Их предки украшали храм большей частью приношениями, сделанными иностранцами, и всегда принимали дары от чужих наций. Они не только не отказывали никому в приношении жертв, что было бы тяжким грехом, но и устанавливали кругом в храме священные дары, которые и поныне, по истечении столь долгого времени, можно еще видеть. Ведь только для того, чтобы раздразнить римлян и заставить их взяться за оружие, они вдруг хотят ввести новые религиозные законы по отношению к инородцам, рискуют, независимо от непосредственной опасности, навлечь еще на город безбожную молву, будто у одних только иудеев иноземец не может ни жертвовать, ни молиться в храме. Если бы подобный закон был направлен только против частного лица, он бы мог уже возбудить негодование как преступление против человеколюбия, они же даже позволяют себе лишить императора и римлян такого права. А между тем следует опасаться, как бы отвержение жертв этих последних не имело своим последствием того, что вскоре они сами будут лишены возможности жертвовать и что город будет объявлен вне зашиты государства; и поэтому не лучше ли одуматься, скорее возобновить жертвоприношения и постараться загладить оскорбление, прежде чем оно дойдет до сведения тех, кому оно нанесено.