Иудейские древности

17. Когда же толпа германских телохранителей с мечами наголо окружила театр, все зрители подумали, что настали их последние минуты. При каждом появлении германца они содрогались, как будто бы уже началась резня. Люди были в полном отчаянии, не смея удалиться из театра, а с другой стороны, видели, что дальнейшее их пребывание там связано с большой опасностью. Когда же германцы действительно ворвались в театр, поднялся крик и вопль; стали умолять воинов о пощаде, указывая на то, что преступление было совершено без ведома здесь собравшихся и что никто не знал о возмущении, если таковое действительно имело место. Поэтому их следует, вопили они, пощадить, не наказывать ни в чем не повинных людей за чужое преступление и стараться разыскать настоящих виновников того, что случилось. Таким и подобным образом, с воплем и отчаянием призывая и умоляя богов, кричали люди ввиду близкой опасности и видя неизбежность смерти. Гнев воинов смягчился при этом, и им стало жаль своего намерения относительно собравшихся в театре зрителей. Несмотря на всю свою озверелость, германцы наконец сами поняли жестокость, после того как они возложили головы Аспрена и павших вместе с ним на алтарь [в театре]. Однако зрители при этой картине еще более содрогнулись, видя, что тех не спасло их высокое общественное положение. Им особенно стало жаль их, так как и сами они вскоре могли подвергнуться такой же печальной и опасной участи, причем оставалось совершенно неизвестным, удастся ли им в конце концов избегнуть этой участи. Таким образом, даже те, которые от всей души и справедливо ненавидели Гая, были теперь лишены возможности радоваться постигшей его судьбе, так как они сами подвергались опасности погибнуть и у них не было никакой уверенности, что при теперешних обстоятельствах им удастся избегнуть как-нибудь этой своей гибели.

18. В то время жил в городе Эварест Аррунций, по профессии аукционный глашатай. Благодаря последнему обстоятельству он отличался громовым голосом. Кроме того, он был одним из самых богатых римлян и поэтому имел возможность как теперь, так и впоследствии приобретать какие угодно имущества в городе. Хотя он и ненавидел Гая всею силою души, однако страх за свою личную безопасность и боязнь лишиться жизни при выражении своего удовольствия в настоящую минуту побудили его прибегнуть к хитрости. Он притворился в высшей степени опечаленным, надел на себя траур, как будто потерял кого-либо из самых дорогих ему людей, и явился в театр, где со слезами объявил о смерти Гая. Этим самым он положил конец неизвестности по поводу случившегося. Вскоре прибыл и [Павел] Аррунций, за которым послали. Он немедленно отозвал германцев, а сопровождавшие его трибуны приказали им вложить мечи в ножны. При этом они также объявили о смерти Гая. Это-то обстоятельство окончательно спасло всех, находившихся в театре, которым раньше угрожали германцы. Дело в том, что пока у последних еще имелась надежда, что Гай жив, они не останавливались ни перед какими насилиями: в них было столько расположения и привязанности к императору, что они готовы были отдать жизнь за него, чтобы оградить его от покушения или подобного несчастья. Когда же они получили определенное известие о смерти Гая, то весь их гнев и вся их мстительность сразу прекратились, тем более, что теперь было совершенно бесполезно стараться за того, кто погиб и не мог уже вознаградить их; вместе с тем им приходилось при дальнейших насилиях опасаться наказания либо со стороны сената, к которому могла теперь перейти верховная власть, либо со стороны вновь назначенного правителя. Поэтому германцы, правда неохотно, все-таки должны были сдержать свой порыв, который охватил их при первом известии о кончине Гая.

19. Между тем Херея, который очень боялся, как бы Минуциан не попал в руки обезумевших германцев и не погиб бы, обращался к каждому воину, прося пощадить его, и всячески старался узнать что-либо о судьбе Минуциана. Тем временем Климент, к которому привели Минуциана, отпустил последнего и тем самым вместе с прочими сенаторами явно засвидетельствовал правильность совершенного поступка и доблесть тех лиц, которые задумали его, хотя и не могли лично почему-либо принять участие в этом деле. Таким образом, подтверждалось, что тиран, правда короткое время, может быть довольным, удовлетворяя свою страсть к насилиям, но что он вместе с тем не может рассчитывать хорошо окончить жизнь свою, так как он, благодаря ненависти к нему всех, в конце концов найдет такую смерть, какая постигла Гая. Последний ведь еще раньше, чем возник против него заговор и было решено покончить с ним, сам стал врагом себе. Этим самым он же показал, что, совершая безобразия и совершенно пренебрегая законами, он обратил своих лучших друзей в заклятых врагов. Итак, если эти люди теперь как будто и являлись убийцами Гая, то на самом деле Гаю приходилось себе же приписывать собственную гибель.