Юдифь

Сегодня, припоминая сказанное мной и пытаясь вообразить себя — тогдашнюю девятнадцатилетнюю вдову, я не верю, что так было на самом деле. И слова мои, и мое поведение — все это словно перерастало пределы моего существа.

Жители Ветилуи, пристыженные и потрясенные моей решимостью, почувствовали в моих словах отблеск своих надежд и удостоили меня доверия.

Их восхищенные взгляды, исполненные веры в мои силы, еще больше укрепляли мой дух.

За минуту до моей речи горожане были готовы разорвать друг друга в клочья, но, выслушав меня, они молча разошлись по домам с моим именем на устах, унося в сердцах своих вновь пробудившуюся надежду на чудо.

Глава тринадцатая

Вернувшись домой, я сняла вдовий убор.

Приняла ароматическую ванну, умастила свое тело благовониями, причесалась, украсила волосы великолепной диадемой и облеклась в парадное платье, которое последний раз надевала еще при жизни моего мужа Манассии.

Обулась в сандалии, надела браслеты, кольца, ожерелья, вдела в уши драгоценные серьги.

Затем я обратилась к своей служанке:

— Тебе известно мое намерение пробраться в логово льва. Ты знаешь, чего ради я туда иду. Мне бы хотелось, чтобы ты была со мной, ибо знатную госпожу должна сопровождать служанка. Но если ты не захочешь идти со мной и предпочтешь остаться в нашем городе, я отнесусь к этому с пониманием. Я тебя не упрекну. Решай сама!

Шуа посмотрела мне прямо в глаза. Наши взгляды встретились впервые после долгого перерыва.

Видно было, что она делает выбор между жизнью и смертью и что выбор ее заранее предопределен ее отношением ко мне, ее сердечной склонностью.

— Я иду с тобой, госпожа моя.

В приливе благодарности я крепко обняла ее, словно прощаясь навсегда. Затем я отдала ей распоряжение, которое она беспрекословно выполнила:

— Наполни мех самым лучшим вином и прихвати корзину сушеных фруктов. Негоже идти в гости без подношений, даже если идешь к худшему врагу.

Встретив меня у городских ворот, Озия на мгновение утратил дар речи, а потом произнес:

— Никогда еще под солнцем не было женщины подобной красоты!

А Иоаким и Рубен прочли заранее продуманную молитву:

— Пусть Бог отцов наших дарует тебе Свою милость и поможет успешно выполнить твой замысел во славу сынов Израиля и во имя возвышения Иерусалима!

Моя мать Леа пришла проститься с дочерью. Она поцеловала меня в лоб, как целуют дитя, отправляемое в дальнюю дорогу.

Брат мой Вениамин не смог выговорить ни слова. Лишь скупая слеза скатилась по его щеке.

Все собравшиеся молчали, будто провожая меня на верную смерть.

Тяжелые городские ворота закрылись за нами, и горло мое сжала судорога страха. каждый шаг приближал нас к вражеским солдатам, которые могли нас просто поднять на копья и лишить жизни. Вся моя готовность к самопожертвованию не смогла бы нас спасти ни от смерти, ни от позора.

Шуа не отставала от меня ни на шаг, не сомневаясь в моей решимости и черпая уверенность в моей твердой походке, не догадываясь о том, что охотнее всего я бы повернулась и бросилась бежать под прикрытие прочных стен родного города.

Когда нас заметили передовые посты ассирийцев, их воины схватились за копья и, воззрившись на нас, как на привидения, испуганные не меньше, чем мы сами, задали нам вопрос:

— Кто вы такие и куда направляетесь?

— Я — дочь Иудейского народа, изгнанная из моего города. Иду к славному Олоферну, предводителю войска ассирийцев.

Они послушно, словно копья были не у них в руках, а у нас, повели меня к самому большому шатру.

Проходя сквозь ряды ассирийцев, я ощущала на себе тысячи изумленных глаз, которые с восторгом ловили каждое мое движение.

Как огрубели лица этих людей, чьим ремеслом вот уже долгие годы были убийства и грабежи!

В их взорах отражались бесчисленные ужасы войны, падения когда-то гордых царств, гибель героев и жалкая смерть трусов, сопровождавшаяся беспомощностью и позором побеждённых.

Весь лагерь пришел и движение. Я заметила, что многие бегут впереди нас, так что весть о моем приходе опередила мое появление.

В ту минуту, когда я оказалась в двадцати шагах от шатра ассирийского полководца, у входа показался сам Олоферн.

Как и подобает хозяину, он вышел мне навстречу в сопровождении наиболее приближенных военачальников.

Я остановилась в двух шагах от них.

Он был высокий, поджарый, с живыми выразительными глазами.

Взгляды наши встретились.

Я не отвела глаз.

— Говори, кто ты и что тебя привело ко мне!

Он произнес эти слова, не повышая голоса, и все же это прозвучало как приказ. Сам тембр его голоса был таков, что ответом ему могла быть только полная, сама собой разумеющаяся покорность.

— Я — дочь иудейского народа, имя мое Юдифь. Я была знатной госпожой. Вот уже три года, как я вдова. Но теперь я — всего лишь изгнанница. Мои обезумевшие соплеменники прогнали меня из города за то, что и с первого дня осады не уставала повторять, что самым разумным было бы сдаться, не пытаясь противостоять мощному войску под твоим началом.