Юдифь

Два месяца спустя после того, как я убила Олоферна, Иоаким приказал подвергнуть избиению камнями градоначальника Озию, который собирался сдать город неприятелю, если я не вернусь на пятый день своего отсутствия.

Власть в нашем городе была восстановлена и укрепилась, как никогда раньше.

Время разделилось надвое: на жизнь до осады ассирийцев и жизнь после их поражения.

Мой подвиг стал рубежом, от которого отсчитывали «до» и «после».

И поскольку я перестала быть обычной смертной, жизнь утратила для меня свою прежнюю привлекательность.

Три месяца спустя после того, как я убила Олоферна, Иоаким пригласил к себе меня и мою служанку Шуa и сказал следующее:

— Я узнал от Шуа, как все было на самом деле.

Служанка моя опустила глаза, устыдившись своего предательства. Иоаким между тем продолжил:

— Тень печали на твоем лице убеждает меня, что, подобно тому как ты лишила жизни тело Олоферна, смерть его убила радость в тебе.

Я окоченела от холода, исходившего от этого человека.

Он стал говорить, словно произнося приговор на площади перед Храмом:

— Никто не должен знать правды о Юдифи и Олоферне. Нам нужна в твоем лице святая и героиня одновременно. Именно это необходимо для укрепления веры и силы народа. Нам не нужна страдалица, льющая слезы о недостойном человеке. Поэтому ты, Юдифь, будешь жить как святая и никогда больше не выйдешь замуж. Мы поместим тебя в специально отведенные покои, и ты будешь единственной женщиной в истории Иудеи, которой будет разрешено жить возле Храма. Ты не сможешь покинуть эти покои до самой смерти. Если люди захотят тебя увидеть, они сначала должны будут в Храме вознести хвалу Богу за такую милость, а потом уже удостоятся чести поговорить со «святой». Мы распространим молву о том, что ты не хочешь выходить замуж из уважения к памяти твоего покойного мужа Манассии. Если же ты попытаешься выйти из предназначенных тебе покоев, которые я провозглашу дважды священными, или ослушаешься моего приказа, всем станет известно, что ты в шатре Олоферна осквернила свое тело, и мы проклянем тебя и подвергнем избиению камнями.

Он помолчал, желая убедиться, какое впечатление произвели его угрозы.

Поскольку моим единственным ответом было молчание, он устремил взгляд на мою служанку:

— Ты, Шуа, отправишься в сельскую местность на севере Иудеи, где будешь жить под чужим именем. В награду за то, что ты сделала, и за молчание, к которому я тебя обязываю, ты получишь большое имение и дом, так что тебе не составит труда выбрать приличного мужа.

Глава двадцатая

Я перестала быть собой.

Я превратилась в героиню, в живую легенду.

Израильтяне из отдаленных городов приходят, чтобы увидеть женщину, которая принесла спасение своему народу.

Они приходят в надежде услышать от меня слова, которые стали бы путеводной звездой в их дальнейшей жизни.

Произошло то, что предсказывал Иоаким: с моей помощью израильтяне возродили свою веру и укрепили свае государство.

А моя жизнь превратилась в тошнотворную, невыносимую ложь, которая нависла надо мной и душит меня изо дня в день подобно проклятию.

Ибо я перестала быть собой.

Я обречена снова и снова повторять предопределённую мне ложь.

Пять пет спустя после того, как я убила Олофернa, я решилась доверить свою историю бессловесным листам и тому человеку, который их найдет после моей смерти. Пусть хотя бы он узнает правду. Не я спасла Ветилую и Иудею от ассирийцев. Спасение им принесла любовь человека, который предпочел смерть жизни без женщины, которую он полюбил всем сердцем.

Если бы я могла забыть человека, чьей смертью была вспоена моя слава!

Если бы я могла хоть кому-нибудь признаться, как дорого мне любое напоминание о нем.

Это он спас Ветилую и Иудею, а вовсе не я.

Если бы хоть Шуа, свидетельница всего, что мне пришлось пережить, была рядом, мне легче было бы воскресить воспоминания об Олoферне, о его ласковых руках.

Или, наоборот, легче так — в тишине.

Шуа не раз говорила с улыбкой: «К чему истина, если ложьгораздо проще?»

Но что делать мне со своей жизнью, построенной на огромной лжи, переросшей меня самое?

Я не знаю, стала ли я теперь спокойнее или беспокойнее, но знаю, что поступила правильно, решив облечь в слова историю своей жизни, свои муки. Ведь без этой исповеди я никогда бы не решилась признаться самой себе, что я любила этого человека, достойного моей любви.

Моим же ответом на его поцелуи был удар меча.

Наступило время молитвы.

Время слов благодарности за то, что мне была оказана милость пережить то, чего многим пережить не довелось, и испытать чувства, которые для многих остаются недоступными.

Время помолиться и смиренно попросить Господа нашего, чтобы он был милостив ко всем, кого я встретила в своей жизни и кто теперь уже на том свете.

О Боже, сделай так, чтобы в царстве мертвых они насладились покоем, которого не испытали при жизни. Мне же даруй терпение и силы дожить свой век в мире с собою.

© Н. Вагапова, перевод, 2003