Юдоль

— Тогда держись за мной, — приказал Кай. — Ни на шаг не отходи. Ведь знал же, что этим все закончится, знал!

— Ты злишься? — прошептала Каттими.

— Нет, — неожиданно признался охотник. — Я боюсь.

— Схватки? — оторопела девчонка.

— Немного, — поморщился Кай. — Не бояться схватки глупо, но это мой маленький страх, я его легко побеждаю. Гораздо больше я теперь боюсь другого. Ты слышала, что сказал Наххан? Колдун приказывал ему нажраться живой плоти, напиться крови!

— И что? — не поняла Каттими. — Ведь он не властен над тобой, иначе бы ты бросился на меня с ножами.

— Я боюсь не этого колдуна, — прошептал Кай. — Я боюсь того, кто заставляет меня мучиться от жажды, а потом радоваться избавлению от нее. Я радуюсь смерти, понимаешь? Мне хорошо, когда кто-то из двенадцати умирает! Чем я лучше Наххана?

Глава 13 Логово и обиталище

Тьма пришла под утро. Каттими уже вовсю клевала носом в спину Каю, сложив руки на спинке тяжелого дубового стула. Поддал легкого храпака, а потом затих Наххан, которого пришлось запереть в сундуке у двери в кладовую. Даже ветер, который насвистывал в кровле, умолк. И тут Кай почувствовал ужас. Темный коридор третьего этажа, в глухом конце которого возле лестницы он засел вместе с Каттими, словно наполнился тягучим и липким страхом. Капли пота скатились со лба и запутались в бровях. Кай хотел обернуться, но Каттими положила ему руку на плечо, зашуршала стрелой, сдвинулась на лавке чуть в сторону. Кай подтянул под стул ноги, снял защелку с ружья и почти сразу услышал шорох. Что-то тяжелое опустилось на крышу. Опустилось и замерло. Ужас стал плотнее, пропитал воздух, застрял поперек глотки. Кай прикусил кончик языка, выкатил из-под губы волоконце хмеля, разжевал его. Стало чуть легче, правда, потяжелели веки, но не настолько, чтобы с этим нельзя было сладить. Вслед за этим где-то в отдалении послышались шаги, словно дикие кошки стучали коготками по черепице, хруст усилился, и одним за другим раздались три глухих удара.

— Трое, — прошелестела на ухо Каю Каттими. — Прыгнули с соседней крыши.

Он поймал ее ладонь и сжал сначала один, а потом еще три пальца — «четверо». Она кивнула, коснулась носом его спины.

Затем коготки зацокали по крыше гостиницы. Заскрипело слуховое окно. Натянулась и стала рваться едва приметная насторожь Каттими. Кай сам помогал ей сплетать нехитрое маллское заклинание, делал все, как учила девчонка, и теперь обрыв каждой нити чувствовал так же, словно кто-то срывал приклеенные к его пальцам волоконца. А потом все исчезло. Тот, первый, или дунул, или взмахнул огромным веером, или просто вдохнул ночной туварсинский воздух, и насторожь растаяла. И сонный заговор, и тайный спотыкач, и заговор на дрожь в коленях и локтях, и заговор на страх и опаску. Какие там страх и опаска, когда сам ужас стоял на коньке крыши, и трое его слуг шуршали тростником над головами незадачливых охотников, соблазнившихся десятком золотых монет.

А потом сумрачный коридор, к которому Кай уже пригляделся, наполнила тьма. Она непроглядными клубами спустилась из открытого люка и отозвалась цоканьем: раз, два, три. Едва третьи коготки коснулись пола, странно застывшая за спиной Кая Каттими отпустила тетиву. Раздался глухой звук, вой, и вслед за этим Кай один за другим выпустил пять зарядов. От грохота и усилившегося воя уши на мгновение заложило, затем почти сразу настала тишина, запахло гарью, обдало запахом гнили и могильной вони, и где-то над крышей вдруг захлопали огромные крылья.

— Сейчас, — осипшим голосом пробормотала за спиной Кая девчонка и защелкала огнивом. — Сейчас зажгу лампу.

Через час, когда первые лучи солнца развеяли сумрак на узких туварсинских улочках, не только вдруг разом осмелевший Наххан, слегка заикаясь, покачивался на дрожащих ногах среди трех трупов, но и начальник стражи, и даже проклявшая узкие гостиничные лестницы Алпа тоже осматривали убитых.

— Вот это горшечник с верхней улицы, — пробормотал начальник стражи у первой убитой твари, которая напоминала человека лишь отдаленно. — Точнее, был горшечником. Не узнал бы, но ухо у горшечника было обожжено. Одна мочка нормальная, а другой вовсе не было. Полгода назад пропал. Семья его в крови плавала — жена и двое ребятишек, а сам пропал. Вот оно как выходит.

Кай с трудом сдерживал приступы рвоты. То, что некогда было горшечником, теперь более всего напоминало оживший ночной кошмар. Спина странного создания была изогнута подобно коромыслу, пальцы на ногах и руках обрели звериные когти, лицо приобрело звериные черты, кожу покрывали грязные желто-зеленые бляшки, на затылке среди струпьев торчали короткие рога. Чудовищу оставалось до устроивших засаду смельчаков каких-то десять шагов.