Иуды и простаки

Именно о таких случаях говорят: не знает броду, а лезет в воду. Заслуженному баскетболисту удивительным образом неведомо, что в фильме тут использован широко известный факт из военной биографии маршала Рокоссовского, тогда генерала армии, во время обсуждения плана операции «Багратион» – наступления в Белоруссии. Сам он вспоминал: «Окончательно план наступления отрабатывался в Ставке 22 и 23 мая (1944 года). Наши соображения о наступлении войск левого крыла (1-го Белорусского) фронта на люблинском направлении были одобрены, а вот решение о двух ударах на правом крыле подверглись критике. Верховный Главнокомандующий и его заместители настаивали на том, чтобы нанести один главный удар – с плацдарма на Днепре (район Рогачева), находившегося в руках 3-й армии. Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили» (Солдатский долг. Воениздат, 1968. С. 260). То есть Сталин отказался от своей точки зрения, перечеркнул свое «нет» и принял точку зрения противоположную.

Может быть, с моей стороны, учитывая возраст Гомельского, это жестоко – приводить такое свидетельство его лопоухости, но что делать, сам же он, баскетболист, лезет на рожон.

Можно заметить, что маршал Жуков отрицал то, о чем поведал Рокоссовский. В воспоминаниях, вышедших на другой год после Рокоссовского, он писал: «Существующая в некоторых военных кругах версия о «двух главных ударах» на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку» (Воспоминания и размышления. М., АПН. 1969. С. 529).

Я лично думаю, что в этом расхождении прав Рокоссовский. Во-первых, невозможно представить, что он, человек редкой честности и скромности, выдумал такой колоритный и лестный для себя эпизод. Тем паче, что ведь когда вышли его воспоминания, были еще живы почти все члены Ставки и, как говорится, не дали бы соврать. Во-вторых, столь редкий эпизод, связанный с самим Сталиным, невозможно забыть тому, кто и был причиной этого эпизода. А Жукову, наоборот, не трудно было забыть: ведь это случилось не с ним.

Вероятно, дело тут вот в чем. Я допускаю, что план операции действительно уже 20 мая был утвержден Сталиным. Но ведь речь шла о самой крупной наступательной операции Второй мировой войны и, естественно, Верховный должен был проявить сугубую предусмотрительность и осторожность. Поэтому, уже утвердив план, он не сообщил это Рокоссовскому, а захотел еще раз проверить верность плана столь необычным способом. Жуков мог не знать о замысле Сталина или, как уже сказано, забыть. Впрочем, это к фильму не относится.

Но прямо относится к Гомельскому то, что Жуков его помнил и именно для него писал: «Стиль работы Ставки был, как правило, деловой, без нервозности, свое мнение могли высказать все. И. В. Сталин ко всем обращался одинаково строго и довольно официально. Он умел слушать, когда ему докладывали со знанием дела. (Гомельского, как, впрочем, и Аксенова, и Барщевского, едва ли стал бы слушать, но о двух последних – дальше. – В. Б.). Я убедился за долгие годы войны, что И. В.Сталин вовсе не был таким человеком, перед которым нельзя было ставить острые вопросы и с которым нельзя было спорить, даже твердо отстаивать свою точку зрения. Если кто-нибудь утверждает обратное, прямо скажу: их утверждения неправильны» (там же, с. 280–281). Как деликатно: неправильны. А ведь вполне имел право сказать: «Это брехня, господин Гомельский!»

И еще: «После смерти И. В. Сталина появилась версия, что он единолично принимал военно-политические решения. С этим согласиться нельзя. Я уже говорил, что, если Верховному докладывали вопросы со знанием дела, он принимал их во внимание. И я знаю случаи, когда он отказывался от своего собственного мнения и ранее принятых решений» (там же, с. 468). Таких случаев маршал приводит немало. Если интересно, то поищите их, Гомельский, сами. Но я знаю, что не будете искать, ибо вам, как и В. Аксенову, и создателям фильма, история войны всегда была и осталась совершенно неинтересна.

И вот опять кому же верить: Рокоссовскому с Жуковым или Гомельскому? Выбирайте, читатель.

* * *

Тут-то на бедного старца и обрушилась создательница «Смерти ради смерти». Но как! «В образе Сталина был найден точный сценарный и режиссерский ход. Точный!»

Здесь ведущий Берман воскликнул: «Марина Анатольевна пришла сюда с совершенно другим мнением!» И вот, мол, под напором неопровержимых доводов Донцовой, Соломина, Резника и моих…