Иуды в Кремле. Как предали СССР и продали Россию

Работа по строительству первого в мире государства трудящихся без власти денег и акций была открыто названа новой Россией социальным экспериментом! Да и как могло быть иначе, если это был действительно смелый социальный эксперимент, предпринимаемый наиболее деятельными силами народов СССР в интересах народов СССР.

С другой стороны, действительно не приходится говорить о «заговоре» — оставим эту чепуху неославянофилам, «евразийцам» и прочим олухам от «конспирологии». Пресловутая «конспирология» глупа (или провокационна — кому как угодно) уже потому, что рассматривает мировой социальный процесс не через призму классового анализа. А если смотреть на мир через эту призму, становится понятным, что надо говорить не о «заговоре», а о вполне логичном и давно замышленном плане мировой «элиты» по противодействию идее всемирного объединения трудящихся в интересах трудящихся, и только трудящихся.

И вот в этом смысле Советская Россия с конца 50-х годов действительно оказалась для мировой «элиты» полигоном, где была отработана технология демонтажа социализма.

В свете последующих событий крайне разоблачительно выглядит следующий пассаж «провидца» Драгунского:

«Сейчас (это было написано в апреле 1991 года! — С. К.) на полигоне идёт последний эксперимент. Этот суперэксперимент должен дать ответ на вопрос: сколько можно жить, продлевая состояние эксперимента?»

«Пророк» (или, может быть, всего лишь хорошо осведомлённый человек?) Драгунский задал этот вопрос за несколько месяцев до гибели СССР, и с тех пор прошло 20 лет. Эксперимент мировой «элиты» над Россией всё еще длится, и поэтому мы сегодня вправе задать тот же вопрос, что и Денис Драгунский двадцать лет назад: «Сколько можно жить, продлевая состояние этого антиисторического, антигуманного и антироссийского эксперимента?»

В том же апрельском номере занятного журнальчика «Век XX и мир» за 1991 год некто Владимир Каганский в воображаемом диалоге Радикала и Охранителя от имени Радикала заявлял:

«У вас какая-то страсть пугать грядущими «катастрофами». А у нас строй — вечная катастрофа, и всё общество живёт в ГУЛАГе (так, стервец, в 1991 году и написал! — С. К.), ячейки которого административные единицы».

Через четыре месяца разразилась первая из вселенских катастроф в России, открывшая собой целую вереницу их, длящуюся по сей день и всё ещё не прерванную.

Так готовили эту катастрофу враждебные СССР силы или нет?

Увы, они её готовили, заранее запасаясь многочисленными «домашними заготовками».

Михаила Меченого наметили давно — иначе его так настойчиво не лоббировал бы Андропов.

Бориса Беспалого отыскали попозже и начали его поднимать в верхи по крутой спирали. На первом же Пленуме ЦК после привода к власти Горбачёва первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Ельцин выразился в том смысле, что между ЦК и народом образовался вязкий слой чиновников и шкурников. Это было правдой, которую было непривычно слышать с высшей трибуны, и все сразу встрепенулись.

Имя Ельцина — никому ничего не говорящее до его выступления имя партократа средней руки — после его выступления сразу стало популярным.

С той фразы и пошло, и «попёрло». И это был хороший ход со стороны сценаристов и режиссёров будущего развала.

Через пять лет Михаил Меченый стал могильщиком партии, а Борис Беспалый вместе с Михаилом Меченым — могильщиком СССР.

И только после того, как главное было сделано, можно было ставить во главе «Россиянин» кого угодно — один бесцветнее другого. Во всё том же откровенном — к 1991 году — журнальчике «Век XX и мир» будущий ведущий идеолог-политолог «Россиянин» Глеб Павловский, оттачивая своё «разящее» перо, писал (в апреле 1991 года):

«Уже с некоторых пор мы наблюдаем, как появилась и обретает уверенность фигура вчерашней шестёрки, распоряжающейся в качестве будущего босса…

За идеей сильной эффективной власти, мощной реформистской структуры — крадётся сукин сын, не имеющий ничего, кроме похоти самого властвования…

Этот тип ничего не умеет и никогда не умел. В лучшем случае — толковый посредник, аппаратный гешефтмахер, знающий сто нужных телефонов…»

Обобщённый портрет грядущего элитарного ельциноида дан вполне точно. А вот и персональная иллюстрация к этому портрету — «ближний» ельцинский наперсник Валентин Юмашев. Сам Ельцин в книге «Президентский марафон» писал, что Юмашев однажды откровенно признался ему:

«Знаете, Борис Николаевич, всё-таки это какая-то не моя жизнь. Я чувствую себя как герой из повести Марка Твена «Принц и нищий», которому дали государственную печать. Я ею колоть орехи, конечно, не буду, но желание такое есть…»

«Государственные деятели» типа Юмашева, рекрутированные режиссёрами ельцинской «эпохи» в высшие эшелоны государственной власти, и не стали колоть ею, этой властью, орехи. Они стали крушить ею Россию и занимаются этим по сей день.