Юг там, где солнце

— А почему? — спросил Олежек и тут же, без малейшего перехода, заревел в голос.

Я стоял, прислонясь к стенке, и было мне так же хорошо, как курице в кастрюле. Зачем она маленького притащила? Чтобы моё сердце умягчить? Словно от меня тут ну хоть что-то зависит.

…Под окнами взвизгнули тормоза, и спустя пару секунд на пороге нарисовались двое местных городовых.

— Кто тут наряд вызывал?

— Ну я, — мне пришлось отлепился от стены и протянуть синезолотую корочку. — Поручик Бурьянов. УЗВ.

— А мы тут при чём? — хмуро поинтересовался разглядывающий мою ксиву румяный крепыш. — Мы — полиция…

— И как полиция, — весело продолжил я, — вы обязаны оказывать всемерное содействие работнику Управления, на момент выполнения общего задания находясь у него в непосредственном подчинении, — заключил я. — Устав МВД, параграф сто сороковой. Такие вот дела, мужики, — произнёс я уже совсем не протокольным тоном. — Двести девятая статья, оккультизм. Вот этот самый мелкий фрукт, — кивнул я на Мишку. — Я у вас в Барсове как раз по этому вопросу. Так что мальчика доставьте в отделение, поместите в КПЗ. Где-то через час я подойду, оформим задержание как положено. Всё равно ему тут до понедельника сидеть, утром наши орлы за ним приедут.

Городовой, тот, что постарше, двинулся к побледневшему Мишке.

— Давай, пацан, в машину. Прокатимся сейчас.

— И кстати, служивый, — добавил я, глядя в его заботливо взрощенное за долгие годы службы брюхо, — вы там с парнем помягче. В смысле без рук. Запрёте в камеру — и ваша роль на этом кончена. Допрос по этим делам ведёт лишь наше ведомство. Ну, не мне вас учить.

— С матерью простись, — повернулся я к Мишке. — Не горюй, не последний раз видетесь.

Мишка, подойдя к креслу, где безмолвно сидела Вера Матвеевна, обнял её, прижался щекой к её руке. Потрепал по щеке Олежку.

— Не реви, хомяк, — прошептал он и резко повернувшись, направился к выходу. Городовые как-то незаметно сгруппировались, и Мишка оказался между ними. Вскоре фыркнул мотор, и машина покатилась в сгустившуюся ночную тьму.

— А теперь, Вера Матвеевна, — сказал я, провожая взглядом полицейский «каблучок», — уложите Олежку спать — и давайте поговорим о том, как всё началось.

Когда она вернулась, я, уставившись в когда-то полированные половицы, глухо сообщил:

— Имейте в виду, что помочь сыну вы можете только правдой. Поймите такую вещь. Дело будут вести в Столице, и не я, а совсем другие люди. От меня требуется лишь протокол первичного допроса. Но от того, каким он получится, этот протокол, многое зависит. Вы можете, конечно, насочинять всякую ерунду, и мне придётся аккуратно её записать. Но потом, когда этой бумажкой займутся профессионалы, враньё боком выйдет. Сразу возникают различные подозрения, наматываются друг на друга… Поэтому чем меньше неясностей будет сейчас, тем лучше для Миши. Вы меня понимаете?

Она обессиленно кивнула.

— Тогда скажите, когда ваш сын впервые занялся оккультной практикой, или, попросту говоря, гаданием?

— Да года три, наверное, — помолчав, вздохнула она. — Ему как раз десять исполнилось, ну, я стала замечать, если в доме потеряется чего, Мишка враз отыщет, а я сама колупалась бы незнамо сколько. Потом у тёти Даши, соседки, кольцо обручальное пропало, ну, я говорю в шутку — Мишка, ну-ка давай, отыщи. И надо же, отыскал… Ещё несколько случаев было.

— Как именно он искал, вы знали?

— Нет, не обращала внимания. Нашёл — и ладно. Потом уже заметила — постоит молча, глаза закроет — а после скажет. Иногда палку какую-нибудь в руках вертел.

— А как получилось, что за гадания он начал брать деньги? — участливо поинтересовался я, разглядывая половицу. Гадко всё это было, а вдобавок ещё и зуб ныть начал. Вот и верь нашим управленческим дантистам. Серебрянная пломба, ну-ну.

— Да он-то при чём? — судорожно выдохнула Вера Матвеевна. — Всё я, дурная башка. Так, потихоньку пошло. Он кому чего отыщет, люди после из благодарности чего и поднесут, а у меня, сами видите, мужа нет, двоих пацанов растить, а зарплата такая, что еле до получки тянешь. Если бы не огород, совсем уж не знаю, что бы делали. Так что гордость мне показывать не резон. Ну, брала. Потом-то уж само так получилось, что сперва деньги, потом гаданье.

— Сын знал о том, что вы берёте с людей?

— Ну, — замялась она, — говорить-то я ему не говорила, но сам не маленький, мог и сообразить.

— И что же, не отказывался гадать?

— Иногда бывало. Начнёт канючить — я им что, нанялся, некогда мне и всё такое. Но у меня с ним разговор в таких случаях короткий. Ремень отцовский из шкафа выну, стегану пару раз — и всё, никаких капризов. Как миленький шёл и делал что надо. Да и люди — те не от хорошей жизни приходили. Видать, жалко ему становилось.

А вот жалел бы он их меньше, — мелькнула у меня циничная мысль, — глядишь, и не пришлось бы сейчас маяться. Об этом я, понятно, говорить не стал, поинтересовался совсем другим:

— Хорошо, а какова во всём этом роль Елены Кузьминичны?

Вера Матвеевна пожевала губами.