Юг там, где солнце

Я не стал уточнять некоторых деталей. Вроде того, что даже вечное заточение ещё не гарантирует безопасность Державы. И тогда… Нет, конечно, я ничего не знал наверняка. Ходили лишь смутные слухи. Но подмешанный в суп аквабромтоксин, подушка на лицо, незаметный постороннему глазу удар пальцем в точку «ци-даминь» — и у нашего Управления становится одной проблемой меньше. Причём всё происходит тихо, безболезненно. Мы же не средневековые католики, на костёр никого не тащим. Гуманные у нас методы.

Только вот, может, костёр честнее. А мы притворяемся… Христа ради притворяемся добрыми христианами. А если притворяемся — значит… Следуя формальной логике, или мы не добрые, или… Так что же, получается, отец Николай прав? И тогда, выходит, мы, в Управлении, предали Его? Вроде Великого Инквизитора из великого романа? А как же тогда быть с теми, Адептами и Рыцарями? С пытавшими меня Малиновыми Старцами? Оставить их пастись на воле, губить души, готовить приход Антихриста? Нет, так тоже нельзя, и это не требует доказательств. Достаточно вспомнить застывший взгляд Вити Северского, его трясущиеся губы, когда вернулся он из Троепольской лавры, от архимандрита Артемия. А я сам… Когда мы накрыли их, Солдат Ночи, в городских катакомбах, ворвались в жертвенный грот… Ту девчонку уже не могли бы спасти никакие врачи. Многим ли приходилось видеть ещё живого человека, в котором крови не осталось ни кубика? А мы видели. Самое страшное, она была ещё в сознании, хотя потом врачи и уверяли, что такое в принципе невозможно. Но это у них, в чистых кабинетах, верны принципы, а в зловонном гроте, где блудливо скалятся со стен выбитые на камне морды демонической иерархии — там действуют совсем иные законы. И когда гнались мы по узким туннелям за предусмотрительно слинявшим Генералом, когда «Аргнум» в моей руке коротко дёрнулся и мешковатая фигура, замерев на бегу, одуряюще медленно сползла по стенке на холодные каменные плиты — тогда я был прав.

Тогда — да. А идя в сарай на Заполынную? Выполняя свой долг, делая малоприятную работу — да что там малоприятную, попросту гадкую — но лишь благодаря ей не появился бы очередной Генерал — как тогда?

— Ну, а с вами что они сделают? — тихо спросил Мишка.

— Они — это кто?

— Ну, сотрудники эти ваши. Из Управления.

— Ты хотел честно? Ну так вот. Есть у нас Устав, и там всё чётко сказано. То, что я сделал, выходит как бы предательство. А за такое военный трибунал даёт петлю. Впрочем, — помолчав, добавил я, — может, сочтут невменяемым. Дескать, был под твоим гипнозом, не ведал, что творю. Кстати, — усмехнулся я, — а ты меня, случаем, не загипнотизировал?

— Это как? — резко остановился Мишка.

— Ну, то есть подчинил своему влиянию. Внушил на расстоянии мысли, заставил вывести тебя из камеры. — Я сам не знал, зачем это говорю, но какая-то странная сила двигала сейчас моим языком.

— Вы что же, думаете, я на такое способен? — угрюмо спросил Мишка, уставившись на свои потёртые кроссовки. — Ну нельзя же так, — помолчав, выдохнул он. — Ведь это же такое свинство… Вот так скрутить человека. Как куклу. Тогда уж лучше убить.

— Ну, а всё-таки? — не сдавался я. — Если отвлечься от рассуждений про свиней, то смог бы?

Мишка помолчал.

— Не знаю, — задумчиво произнёс он, разглядывая запёкшуюся ссадину на коленке. — Просто не знаю, и всё. И не хочу знать.

— Ладно, извини, — хлопнул я его по плечу. — Я же ничего такого на самом деле не думал. Приходилось мне видеть таких, заворожённых. Общался с ними. Ты прав — куклы. Ничего не помнили, ни о чём не думали, просто выполняли приказы — и всё. А уж я-то за одну ночь передумал столько, что на сто лет хватит.

Мы помолчали.

— Знаешь, наверное, я всё-таки малость сдвинулся, — сказал я спустя пару минут. — Не затей я эту кутерьму в полиции, всё было бы ещё туда-сюда. Ну, спецмонастырь. Неприятно, но выдержать можно. Хоть там и режим, и наверное, лупят…

— Да ладно, — беззаботно махнул рукой Мишка, — нашли чем испугать. Я к этому делу привычный. Может, оно и правильно. Мамка говорит, без ремня со мной не сладить. Только ведь там, в монастыре этом, всё чужое было бы. И ни мамки, ни Олежки. Тоскливо, понимаете?

— Понимаю, — негромко сказал я. — У меня ведь тоже интернат за плечами. Такие вещи объяснять не надо. Но всё же это лучше, чем до конца своих дней гнить в камере. Так что прости, я хотел как лучше, а получилось…

— Не надо, — перебил меня Мишка. — Зачем вы? Может, всё как раз получится хорошо, мы же ничего ещё не знаем, что будет.

— Ну что ж, остаётся лишь надеяться. А знаешь, у меня мог бы сейчас быть брат. Всего лишь года на три тебя младше. Если бы не авария…