Юг в огне

Калмык был поражен таким великодушием. Он изумленно взглянул на Ворошилова, не веря своим ушам. Столько он натворил злого против советской власти, против народа, что, когда попал в плен к красным, уже обрек себя на смерть. Разве он мог предполагать, чтоб его простили?..

- Ты слышал, Ергенов, что сказал представитель Центрального Комитета Коммунистической партии и Советског о правительства товарищ Ворошилов? спросил Буденный. - Тебя прощает советская власть за все твои злодеяния. Как только Платовская станица будет освобождена Красной Армией, можешь идти домой и честно трудиться... В штабе армии тебе выдадут документ.

Калмык упал на колени. Слезы полились по его желто-смуглому лицу.

- Ой, как я виноват!.. Ой, как виноват!.. Советская власть простил меня... Бей меня, плюй меня!.. Я дрянный человек!

Лица у пленных казаков прояснились. В сердце у каждого из них появилась надежда: раз уж такого заядлого преступника, как Ергенов, простили, то их уж, простых казаков, обманутых офицерством, подавно простят и распустят по домам...

- Ах мать твою черт! - вдруг смачно выругался кто-то за спиной Буденного.

Буденный оглянулся. Его ординарец, Фома Котов, разъяренно жиганув плетью своего коня, в два прыжка очутился у толпы пленников. Со свистом выхватил он шашку из ножен и, потрясая ею над головой какого-то пленного казака, орал:

- Зар...рррублю, гад ползучий!.. Ишь ты, супротив своего родного брата пошел!.. Супротив народной советской власти пошел!.. Супротив самого товарища Ленина пошел!.. Я тебе голову срублю, беляку проклятому... Гад непомерный!..

- Фома! - сердито прикрикнул Буденный. - Отставить!.. Кого ты собираешься рубить?.. Чего буянишь?..

- Извиняюсь, товарищ командарм, - сказал, стихая, Фома. - Да как же не буянить?.. Поневоле забуянишь, коль вот этот сволочной казачишка является всенастоящим родным братом моим. Да как вы думаете, что я за мерзячие дела обнимать, что ли, должон его?..

Понурив голову, подобранный, щеголеватый казачок, Михаил Котов, уныло выслушивал брань своего старшего брата.

- Выходи сюда! - приказал ему Буденный.

Михаил, высоко поднимая носки, решительно вышагнул из толпы пленных, прищелкнул каблуками, вытянулся, опустил глаза в землю и замер.

Выправка казака понравилась Буденному.

- Ты кем служил у белых? - спросил он у него.

- Взводным урядником, - ответил Михали Котов. - А два дня тому назад наш станишный казак Максим Свиридов, какой, мол, зараз командовал полком нашим, для смеха назначил меня командовать сотней...

- Почему же - для смеха?

- Да какой из меня командир сотни? - усмехнулся застенчиво Михаил.

- Ну, это ты зря скромничаешь, - сказал Буденный. - Парень ты боевой... Это наш станичный, товарищ военком? - спросил он, обернувшись к Прохору.

- Да, наш, - кивнул Прохор.

- Ну, как он?

- Казак боевой и неплохой. Только вот с братом моим белогвардейцем спутался... На услужении у него был. Парламентером ко мне приходил, предлагал сдаться вместе с моим отрядом...

- Ишь ты! - удивленно покачал головой Буденный. - Какой ты, действительно, боевой. Видишь, Котов, какой брат у тебя, - кивнул он на Фому. - Молодец!.. Честно служит народу и советской власти. А тебя ослепили офицеры... Эх ты!..

- Заблудился, товарищ командующий, - вздохнул Михаил.

- Заблудился, - усмехнулся Буденный. - Все вы говорите, что заблудились, как круто приходится... Поздно больно вы прозреваете... Что же с тобой делать?.. Что делать с твоим братом, Фома?..

- Расстрелять, товарищ командарм, - с сердцем ответил Фома.

- Что вы такой кровожадный, товарищ Котов? - смеясь, сказал Ворошилов. - Зачем же его расстреливать, когда из него может быть, полезный человек?.. Как вы думаете, - обратился он к Михаилу Котову, отпустить вас домой или вы будете служить у нас?

- Буду служить у вас, товарищ начальник, - с готовностью ответил Михаил.

- А не сбежите снова к белым?

- Да что вы, товарищ начальник! - даже отшатнулся Котов. - Да мыслимое ли это дело?.. Уж ежели я пойду к вам служить, так, верьте мне, жизнь положу, а доверие ваше оправдаю...

- Как думаешь, Фома, правду он говорит? - спросил у своего ординарца Буденный.

- Брешет! - мрачно проворчал Фома.

- Брат! - вскричал со слезами на глазах Михаил. - Да ты что же это на своего одноутробного, родного брата наговариваешь?.. Богом прошу тебя прости меня... - И он повалился в снег, земно кланяясь в ноги коню, на котором сидел Фома. Лошадь испуганно попятилась. Фома задержал ее.

- Прости, братуша, - всхлипывал Михаил. - Вот те господь, буду служить верой и правдой и свою провинность отслужу. Прощаешь, что ль, брат? - приподнял он заплаканное лицо, заглядывая на Фому.

Но тот безмолвно сидел на коне.

- Да, я вижу вы, товарищ Котов, бесчувственный, - улыбнулся Ворошилов. - Неужели у вас сердце не дрогнет?

- Как же быть, Фома? - сказал и Буденный. - Советская власть прощает заблудившихся, обманутых казаков, а ты не хочешь брата своего простить.

Фома покосился сначала на Ворошилова, затем на Буденного, молча соскочил с коня, поднял брата.