— Представители советской власти, — сказал Семаков. — Открывай быстрее, а то повесим. Разве тебе не известно, что город уже занят Красной Армией?
Надзирателям было известно, что по городу разъезжали красные кавалеристы, да и они слышали перестрелку в Нахичевани. Посовещавшись между собой, открыли ворота.
— Кто из вас старший? — окинул Семаков строгим взглядом вытянувшихся, перепуганных до смерти надзирателей. — Да вы не бойтесь. Мы вас не тронем, если будете выполнять мои распоряжения…
— Я буду старший, — вышагнул вперед плечистый старик, который высунул в окошко голову. Он дрожал от страха.
— Не трясись, — сказал ему Семаков. — Сказал, что вреда вам не причиним. Большевики свое слово твердо держат. Ведите ребят по камерам, выпускайте всех политических, которые сидят за большевизм… Понял?..
— Так точно, понял, — козырнул старик. — А уголовников выпускать?
— Ни в коем случае. А что, английский офицер сидит у вас еще или нет?
— Сидит до сей поры.
— Сию же минуту доставить его сюда! — крикнул Семаков.
— Сей мент! — снова козырнул старый надзиратель и, повернувшись к надзирателям, крикнул: — А ну, живо выпускай из камер политических. А англичанина пойду сам приведу, — сказал он, выбирая из звенящей связки ключ от камеры Гулдена.
— Я с ним пойду, — сказал Виктор.
— Иди, — разрешил Семаков. — Только быстрее возвращайся.
— Слушай, старик, — остановил надзирателя Виктор, когда они зашли за угол тюремного здания, — тут у вас сидела девушка по фамилии Бакшина Марина… Не помнишь ли ты такую?..
— Марину-то? — переспросил надзиратель. — Хорошо знаю… Обходительная барышня. Умница… Ничего не скажешь.
— Послушай меня, — волнуясь сказал Виктор. — Я тебя очень прошу. Понимаешь, эта девушка мне очень дорога… Расскажи, как она умерла…
— Господь с вами! — уставился на него старик. — Да вы с чего это взяли, что она умерла?..
— Вы все перепутали, — досадливо отмахнулся Виктор.
— Да нет же…
— Вот у вас сидела еще одна женщина — Клара Боркова?
— Правильно, сидела, — кивнул надзиратель. — Красивая такая.
— Ее-то ведь расстреляли, казнили?
— Казнили… Помню…
— Ну и девушку эту, Марину, вместе с ней расстреляли…
— Кто это вам сказал? Сами вы вот все и напутали. Клару эту расстреляли… А ее — нет… Она и до сей поры в камере сидит… Суда ждет… А суда-то, должно, никакого и не будет. Забыли про нее…
Они поднялись на второй этаж. Надзиратель, загремев замком, распахнул дверь камеры. Оттуда хлынул гнилостный запах. Виктор заглянул в дверь. В камере стоял полумрак. Закутавшись в тряпье, на нарах спало несколько бледных, исхудавших женщин. При входе надзирателя они испуганно подняли головы.
Виктор отошел от двери, но он слышал, что происходило в камере.
— Вставайте! — сказал надзиратель. — Одевайтесь!
— Зачем?
— Освобождаетесь… Красная Армия забрала город и вас велела выпустить.
Женщины радостно зашумели, начали обниматься, целоваться. И Виктору показалось, что среди этих обрадованных женских голосов он слышит милый голос Маринки. У него с такой силой заколотилось сердце, что казалось, он сам слышит его.
Женщины торопливо одевались.
— Да уж не спешите, — сказал надзиратель. — Подожду…
— Как же не спешить, — послышался женский голос.
— Марина!
— Ай, боже мой! — вскрикнула девушка. — Витя!.. Витечка!..
И Марина, еще не одевшаяся как следует, простоволосая, бросилась из камеры, подбежала к Виктору, прижалась, обняла его горячими руками.
— Милый!.. Милый!.. Неужели это все правда?.. Может быть, ты мне опять приснился во сне?..
— Нет, Маринка, это уже не сон, — осыпая ее поцелуями, засмеялся счастливым смехом Виктор. — Нет, это не сон!.. Я тебя разыскал наяву, хоть ты и была запрятана от меня за десятью дверями, заперта десятью замками… Теперь все!.. Все!.. Никому тебя никогда не отдам! — крепко сжал он ее в своих объятиях.
Из камеры стали выходить уже успевшие одеться женщины в сопровождении старика надзирателя.
— Ай! — спохватилась Марина. — Я ведь еще не оделась. Я сейчас, сказала она, скрываясь в камере.
— Хорошая она девушка, — подошла к Виктору какая-то пожилая, пожелтевшая от тюрьмы женщина. — Люби ее, молодой человек. Люби… Золото она.
Вскоре Марина вышла из камеры, и все направились во двор, где их ждал Семаков.
— Иван Гаврилович! — еще издали закричала Марина, заметив Семакова у фонаря.
— Марина?! — остолбенел Семаков. — Неужели ты? Да ты откуда же это, а?.. С того света, что ли?..
— С того, Иван Гаврилович, с того, — смеялась Марина.
Они расцеловались.
— Боже мой! — сказал Семаков. — А нам-то чего только ни наговорили о тебе. Крестник мой чуть с ума не сошел… Ну, хорошо, Мариночка. Мы с тобой еще обо всем поговорим… Где же Гулден?
— К англичанину надо идти с другого выхода, — сказал старый надзиратель. — Сейчас приведу.
Привели сильно похудевшего и обросшего бородой Гулдена. Тот не сразу понял, в чем дело. Когда же ему все разъяснили, он обрадованно кинулся обнимать своих русских друзей.
У ворот тюрьмы собралось уже более трехсот человек. Все, радостно переговариваясь, смотрели на Семакова, чувствуя, что он тот, кому они обязаны своим освобождением.