Югана

К дому шла девушка в легком ярко-голубом платье, через плечо перекинута черная сумка на широком ремне. В правой руке девушка держала изящный батожок от старинного зонтика с резной, изогнутой рукояткой из слоновой кости. Наконечник батожка увенчивала латунная гильза. Девушка шла легко и уверенно, а батожок незаметно и чутко опережал черные лакированные туфли, и латунный наконечник давал команду: «Осторожно» или «Дорога ровная».

Девушка вошла в избу.

– Мамусенька, у тебя сегодня гости?

Агаша радостно улыбалась, посматривала на Иткара, Мариана снова спросила:

– Мамусенька, хитришь-молчишь у меня сегодня…

Девушка чувствовала в избе еле уловимый запах незнакомого одеколона, водки, а также устоявшийся запах жареной картошки, соленых груздей.

– Бог дал нам гостя! Одноземелец из Улангая – Иткарушка Князев; твоя бабушка с его матерью подруженьки были, задушевные и сердешные…

Переодевшись, Мариана подошла к столу.

– Мэя, чуточку ты не поспела к обеду, мы попировали. Садись-ка теперичка за кухонный столик поодиночь. Водочки плесну тебе капочку в рюмку, а потом уж я пойду к соседке, пригорочку шерсти попряду на ейной прялке, – пояснила Агаша, направляя обед для девушки. Потом, вытащив зубами из горлышка бутылки пробку, налила в рюмку немного водки.

– Выпей, выпей, ангелочек мой! Ведь сегодня у нас гость дорогой из дорогих! Опрокинь на спинку рюмочку, вреда не будет, а радость нашу сиротскую удвоит – кровь по жилам разгонит рысью. Тут и водочки-то с наперсток божий, что росы на цветочке.

И Мариана выпила стопку водки, торопливо закусила. Наконец, облегченно вздохнув, сказала:

– Ой-го-го, всю грудь огнем захватило! Мамусенька, а я ведь запьянею…

2

У старого парусного цыгана Федора Романовича Решетникова есть излюбленное место – пристань районного поселка. Любит он сидеть у здания речного вокзала на завалинке, обшитой тесом, и посматривать на толчею пассажиров, слушать разговоры проезжего люда; любит встречать и провожать пароходы, прислушиваться к причальным и отправным гудкам, которые отдаются в душе цыгана зовущей музыкой. Бывает, что тот или другой старожил Медвежьего Мыса, завернув на пристань по своим надобностям и встретив парусного цыгана, поклонится, а потом спросит: «Ждешь, Романович, нынче кого или на «вахту» пришел?» Ответ у старика всегда один: «Сижу на мели и некому взять меня на буксир».

– Федюшенька, роднуля моя, вон ты где посиживаешь и тоскуешь, – певуче проговорила Агаша и, осмотревшись зорко по сторонам, вкрадчиво сказала:

– Иткар Князев гостюет у меня…

– Илюша Кучумов? – спросил удивленно Федор Романович.

– Он самый.

– Хорошей породы человек. Знавал я его отца и мать.

– Во-во! И я про то же думаю! – хлопнув в ладоши, радостно сказала Агаша.

– Сказывай, моя белоснежная цыганочка Агаша, потом думать будем.

– Иткар страшно грамотный! Из Москвы даже большие ученые приезжали к нему за советом, где искать нефть.

– Голова – корабль, душа – парус, – тихо сказал старик.

– К чему, Федюша, эта присказка?

– К тому, моя кровинушка, что Иткар нужный нам человек…

– Так-так, Федюша, он высоко и глубоко научен русской грамоте, но и свою остяцкую понимает. Все тамги-письмена древние и нынешние знает как молитвы.

– А не опасно ему, Агаша, крестик давать напоказ? Не может ли он единолично поднять золотой клад из тайника Миши Беркуля. Разыщет и отдаст в государственный закром…

– Ой нет, Федюшенька!

Пассажирский пароход, только что отчаливший от пристани, сделал разворот по располневшей Оби, направился в сторону нефтебазы – на заправку. Старик, улыбаясь, восторженно смотрел на двухпалубного красавца:

– Агаша, государыня ты моя, полюбуйся: богатырь винтовой! Это тебе не колесная купеческая галера.

3

Мариана разрумянилась от выпитого «наперстка» водки. Иткар наблюдал за движением рук девушки, и его поражали плавность движений и точность.

– Вот как получается… Мамуся оставила нас, а вам со мной, наверное, скучно, – сказала смущенно девушка. Наступила неловкая пауза.

– Мэя, а картошку вы чистите? – вдруг спросил Иткар, лишь бы нарушить затянувшееся молчание.

– Чищу, конечно, чисто, но только кожуру снимаю ножом толстовато, – ответила Мариана, поправив при этом узел пышных белокурых волос на затылке.

– Мэя, вам хочется знать: какое у меня лицо, сколько мне лет? – спросил Иткар и готов был подняться со стула, чтобы подойти к девушке и дать свое лицо на ощупь чутким пальцам. Но первые же слова Марианы приковали его к стулу.

– Я знаю, Иткар Васильевич, ваше лицо: оно чуть скуловатое, глаза темно-голубые, а нос…. Понимаете, перегородка ноздрей немного повреждена, видимо в детстве, возможно, в драке с мальчишками. Волосы у вас… Как бы это сказать понятнее… черно-серебристые они у вас…

– Мэя, откуда вы можете знать об этом? Нос у меня действительно чуть поврежден, но никто никогда этого не замечал. Да и я сам давно про это забыл. Нет, Мэя, ты вовсе не слепая, – удивленно говорил Иткар Князев, а сам не спускал глаз с лица девушки. – Будем, Мэя, лучше говорить друг другу «ты»… Хорошо?