Положение в государстве Кедири осложнялось еще подспудной, но ожесточенной внутриклассовой борьбой в среде самих феодалов. Светские феодалы (и в первую очередь центральная власть во главе с королем Кертаджайей) с завистью смотрели на огромные богатства индуистской и буддийской церкви, накопившиеся в течение веков, мечтали прибрать их к рукам. С момента возникновения классового общества на Яве и вплоть до XIII в. большая часть прибавочного продукта, выколачиваемого из крестьян, омертвлялась в виде грандиозного храмового строительства, а также шла на содержание многочисленного духовенства. Теперь такая церковь стала слишком дорогостоящей для яванского государства.
В средневековой яванской хронике «Параратон» этот конфликт нашел отражение в следующей живописной истории. «Волей провидения случилось так, что Его Величество Данг-данг-Гендис (Кертаджайя) заявил духовным владыкам Дахи (Кедири. —
Западные историографы не смогли разобраться в сути этого конфликта. Даже такой маститый голландский историк, как Б. Схрике, ограничился замечанием, что если подобный конфликт вообще имел место в действительности, то это свидетельствует только о том, что Кертаджайя был душевнобольной, страдал мегаломанией [246, т. II, с. 92]. На самом деле, Кертаджайя, конечно, был вполне нормален. Его экстравагантное, по понятиям даже того времени, требование имело отчетливую материальную цель. Став главой обеих яванских церквей, он получил бы возможность распоряжаться их богатствами и тем укрепить свою слабеющую власть.
Так же совершенно не понятна осталась для западных и индонезийских историков социальная роль, которую сыграл упомянутый Кен Ангрок, сменивший Кертаджайю на восточно-яванском троне. Только один современный индонезийский историк Сламетмульоно с некоторым удивлением отмечает, что «… приход простолюдина к власти можно считать великой революцией в древней истории любой страны, а в особенности на Яве, где аристократия господствовала в течение многих веков. Идея, что только аристократ или член королевской семьи может управлять страной, была основополагающей в древнеяванском обществе. Революционное событие — приход Кен Ангрока к власти было совершенно немыслимым в глазах древнеяванского общества» [249, с. 7]. Но на этом месте Сламетмульоно останавливается и не пытается идти дальше — понять, почему это «немыслимое» все-таки произошло.
Между тем этот «немыслимый» факт становится вполне понятным, если его рассматривать в свете конкретной исторической обстановки на восточной Яве в первой четверти XIII в. Конечно, средневековым яванским хронистам, в свою очередь, казалось немыслимым назвать вождем крестьянского восстания основателя династии, правившей на Яве более 300 лет (1222–1527), поэтому личность Кен Ангрока окутана в средневековых источниках сильным туманом мифологии, но кое-что разобрать все же можно.
Прежде всего, обращает на себя внимание само имя этого персонажа. Кен Ангрок («тот, кто ниспровергает все»), имя редкое и, пожалуй, уникальное в индонезийской ономастике, но вполне подходящее вождю социального переворота. Кроме того, рассказ о нем изобилует точными географическими названиями (ничем не примечательных в другом отношении) деревень, в которых действовал Кен Ангрок (этот факт, кстати, полностью опровергает версию о вымышленности этой личности).