Юго-Восток

Кто-то в один мах рубанул веревку. Ну чо, такой уж день нынче неудачный, все время башкой об землю бьюсь. Не успел я им крикнуть, чтоб, мол, вперед руки развязали. Грохнулся в земляной пол, лежу, глазьями вращаю. Одним глазом, правый совсем заплыл.

Лесник Архип присел на корточки, ухмыльнулся так невесело. Взади него с фонарями топтались двое пасечников со здоровыми ульями на загривках… и еще там была Иголка.

— Славка, больно тебе? — смешно спросила она. — Они тебя порезали?

— Это все фигня… — Я выплюнул землю.

— Кроме пчел, однако, — заржали пасечники.

— Это вот, ты чего тут бродишь? — спросил Архип и вытянул руку ладошкой вверх.

Я поглядел на Иголку и малость застыдился. Хорош жених, ешкин медь! Валяюсь босиком, в защитке рваной, связанный как порося перед забоем, харя разбитая, и вообще некультурный. Но Иголка не смеялась, глазьями огромными смотрела, ручки к груди прижала и вроде как заплакать собиралась. Но не заплакала, вот так девка!

— Я к вам шел, — сказал я.

— Больно криво ты шел, факельщик.

На руку к Архипу стали возвращаться серые пчелы. Я даже забыл маленько, что лежу кверх ногами и ступни не чувствую. Дык жутко антиресно было, я такое лишь раз видал, когда мелким с батей на Пасеку ходил. Тогда пасечники на медведя-жука охотились, пчел в него пускали. Медведя я уже после видал, когда его волоком на бревнах тащили. Пчелы закусали так, что он вокруг себя штук сорок елок повалил, дык здоровый же! Потом упал, задрыгался, добить осталось. Батя говорит — вкусная медвежатина, а я мальцом был, не помню…

— Он чо, помрет теперь? — Я вывернул башку, поглядел на старого нео. Тот скулил, все промеж ног держался. Сынок его зубьями страшно скрипел, ну прямо как колесо несмазанное, в дугу выгибался.

— Не помрет, — сказал Архип. — У нас с нео эта вот, мир. Придется за тебя выкуп платить.

Серые пчелы были размером с полпальца, а иные — с палец. Мохнатые, прямо как зайцы в шубках. Не хотел бы я, чтоб такая пакость куснула. Но меня они кусать не стали, тихонько в улей свой полезли. Две штуки у Архипа по шее сперва поползали, прежде чем в гнездо убраться.

Есть ведь пчелы обычные, полосатые, медоносы, ага. Таких в лесу тоже полно, в домиках живут, на лужках, от чужих запрятанные. Говорят, что медовых пчелок прежде в капотнинских лесах не было, они через Внешний рубеж к нам прилетели, вроде как недавно их приручили. Еще говорят, что серые пчелы на Пасеке еще до пасечников завелись. И только потом пасечники с ними в дружбу вошли. Потому что серых пчелок никто толком приручить не может. Умные они, ешкин медь, умнее муравьев, даже умнее собак. Ясное дело, никто это проверить не может, такие уж у пасечников сказки.

— Что тебе надо, факельщик? — спросил Архип.

— Спасибо… выручили.

— Это все фигня. Зачем шел? С ней хотел посвидаться? — Отец махнул головой в сторону Иголки. Та все стояла, губу закусив. Видать, крепко ей от бати за меня досталось.

— С ней завсегда хочу повидаться, — признался я. — Но шел к вам, чтоб друга спасти.

— Чего ж дьякон гонца не зашлет? — удивился другой пасечник. — Или на Факеле такая теперь забава — кто дольше в лесу голый проживет?

— Дьякон гонца не пришлет…

Ну чо, пришлось им все рассказать. Чем дольше говорил, тем кривее рожи у них становились. Ясное дело, никому неохота холеру с Кладбища изводить. Но оказалось, они не с того набычились.

— Чего ж ты хочешь? Эта вот, Химики о помощи не просили. Факел — тоже. И не попросят. После Большого мора подписан договор, ты слыхал небось? Тогда лечить кинулись, еще больше людей заразилось. Нынче каждый за себя. Что я лаборантам скажу?

— Скажи, что заберешь Голову сюда, здесь лечить будешь. Им же лучше. Если помрет, так пусть на Пасеке помрет.

Тут в углу завозился младший нео. Один из пасечников поманил его клюкой. Сам мелкий такой, плешивый старикашка, со здоровым гнездом пчелиным на горбу. Против обезьяна — ну вроде комара, а ни капли не забоялся.

— Кто из старых есть в деревне? — проскрипел пасечник. — Давай зови.

Нео убежал, даже на бегу стучал зубами. Меня наконец развязали. Я стал ноги тереть, руки тоже. Иголка присела рядом. Носом поморщила, уж больно крепкий дух в избе стоял. Оба нео валялись, точно мертвяки, но дышали. Тырр еще ничего, зато папаша евонный аж синий стал, и щеки раздулись.

— Лесник, если мы должны жизнь этому факельщику, мы ему уже заплатили, — заговорил третий пасечник. — Проводим его до промзоны, и пусть себе топает.

— Мне топать некуда, — разозлился я. — Говоришь ты верно, мне вы уже заплатили. Но за Голову я сам заплачу.

Никто за него, кроме меня, не вступится. Карантин — он один на всех.

— Чем же ты заплатишь? — прошамкал старичок с клюкой.

— Мне Хасан должен гранатомет и четыре гранаты. Это большое богатство.

— Оружие твое нам ни к чему, — второй пасечник покусал бороду. — Но обменять можно. Только как твои гранаты получить?

— Залог у Чича-отшельника.

— Вот оно как? — Пасечники переглянулись, быстро зашептались.

— Это все фигня, — перебил их лесник Архип.

— Кроме пчел, — вставил плешивый.