Юкагиры

Очаг в яранге[11]

догорает,В ночи он меркнет, как свеча,
И стрелы тусклые кидает
Из-за поникшего плеча.
А перед ним пастух понуро
Не шевельнется: все сидит,
На пламя, медленно что тает,
Печальным взглядом он глядит.
Вот, думой горькой опечален,
Прикрыл пастух свои глаза:
И по морщинистой щеке вдруг
Скатилась горькая слеза.

Вернуться, Петердэ, не время:

Сойдут большие, жди, снега.
Придет весна, и оживет все,
И зашумит вокруг тайга.
И договора срок иссякнет:
Трех весен дома не встречал.
Купец сулил – отдаст оленя,
И важенку[12] дать обещал.
А он сказал, так не обманет, —
Керетовский[13] он, местный, свой,
Когда- то был он кумаланом[14],
Купец стал, – парень с головой.

Хоть с виду маленький Потонча,

Так мал в природе горностай, —
Но он проворный, смелый, ловкий,
За ним угнаться успевай.
Так и Потонча. Как другие,
В своей яранге не сидит:
Он в дождь, пургу или морозы
По тундре ветерком летит.
Стада большие собирает,
Пушнину в город он везет.
А возвращается с товаром, —
Табак, чай, сахар раздает.

Потонча – он купец особый, —

Товар все время свой менял,
Но больше всех он по всей тундре
Пушнины доброй собирал.
Ты ездил с ним, пастух, к озерам.
Ты видел, как там, в Улоро?!
Богатых сколько там тордохов,
На сопках там белым-бело[15].
Селенья там живут небедно,
Не терпят люди там нужды:
Так разве можешь ты вернуться,
Коль руки все еще пусты?!

А время быстро улетает,

И за ярангою – пурга
Нимэдайл[16] медленно качает,
Швыряет и метет снега.
То зверем грозным зарычит вдруг,
То, словно птица, запоет,
То зашумит далеким лесом,
То речкой бурной заревет…
На полог Петердэ забрался,
И ави[17] плотно подоткнул,
И, как ребенок, зазевался,
Закрыл глаза он и уснул.

И как-то плавно, незаметно

Промчались мимо две луны.
Вот свежим ветром вдруг дохнуло;
Земли прогалины видны.
И солнце озорное встало,
Поднялось в небе высоко.
Песцы, играя, веселятся,
Сова скорей спешит в дупло.
И шапки белые едомы[18]
Уже снимают не спеша:
Свои залысины из глины
Пред небом светлым обнажа.

************************

К Потонче нынче стали гости

До вечера все подъезжать.
Один вопрос они – о гонках —
В застолье начали решать.
И вот уже давно назначен
И приз, и место, день и час.
Обратно гости разъезжались,
Как только третий день угас.
И по земле, как теплый ветер,
Уже неслась, летела весть.
И край Колымский; словно вспрянул,
Засуетился сразу весь.

К стадам своим спешит Потонча,

Велит две сотни отобрать
Голов, и важенку любую
С быком ламутским спаровать.
Был приз богат, не сосчитаешь;
Не мог Потонча больше спать:
Все думал он, кого на гонки
Погонщиком ему послать?
И, только утро наступило,
Он Петердэ искать пошел,
Его в загоне самом дальнем
Лишь только к вечеру нашел.

«Вот, ке[19]

, к тебе пришел, сам видишь,Хочу с тобой поговорить
О предстоящих, знаешь, гонках,
Хочу о них вопрос решить.
Хочу тебя я, ке, отправить
На праздник нынче, в Улоро:
Я слышал, что ты гонщик славный
И что тебе не мудрено.
Коль только выиграешь приз ты,

Пять важенок тебе дарю

И им в придачу каждой в пару
Быков ламутских отдаю.
Пять важенок дает с быками,
Над чем, пастух, подумать есть;
От хитрых глаз купца Потончи
И взгляда даже не отвлечь.
Ему-то что, всегда в богатстве, —
Одет, обут и сыт купец.
Приз разум помутил, однако
Смирился хоть бы, наконец.
Так что ж стоишь, пастух, понуро,
Качаешь молча головой,
Тебе ль в новинку это дело, —
Ведь знаешь, гонщик ты лихой.

И Петердэ все ж согласился:

«Умру, – сказал: – но приз возьму
И со своим тогда я стадом
Домой к себе, дай Бог, приду!
Уже три года не был дома,
Жена давно устала ждать,
Да дети уж повырастали;
Скорей бы всех их увидать.
Коль у тебя свои олени,
То нет ни горя, ни нужды.
Нет, Петердэ, знать, не напрасно
Мечтал об этом долго ты!»

**************************

А от трескучего мороза

Уже не слышен грохот льда,
И вой пурги притих немного,
И реже стали холода.
Вздохнул тут берег веселее:
Он зашумел, ожил, очнулся,
И караван оленей длинный
К озерам медленно тянулся.
И богачи скорее ладят,
Свои жилища приезжая,
Друг друга в гости приглашают,
Тревоги все свои скрывая.

Но пересуды, разговоры,

Застолья знатных богачей,
Ребячьи игры, пляски, шутки,
И ни турниры силачей
Тут не могли отвлечь от дела
Погонщиков. Лишь только день
Забрезжит, то копытом острым
Здесь ударял о снег олень.
И вот, в упряжку запряженный,
Он несся по степи стрелою,
Клубы из снежной белой пыли
Лишь оставлял он за собою.

В той суете, на пробных гонках,

Все Петердэ лишь примерялся,
Он снег опробывал, но все же
Всех обойти он не старался.
И все давно уже судили:
«Он ждет чего-то, иль хитрит,
И от оленей не отходит,
Ни с кем совсем не говорит».
Ждал Петердэ. В изнеможенье
Он на дорогу все глядел,
Бывало, часто за холмами
Он проезжался между дел.

И, наконец-то, от Ясачной

Оленей прибыл караван.
Вот прибыл Охоноо старый, —
Он юкагирский был шаман.
И даже ноги подкосились,
Но Петердэ все ж подошел.
И Охоноо, словно друга,
Обнял его, с собой повел.
Так долго что-то говорили
И вспоминали всех своих,
Ну да и как же их не вспомнить,
Хоть столь далеких, но родных.

И Петердэ, надежды полный,

К оленям радостно бежал,
Ну а шаман стоял и молча
Снег почерневший все топтал.
И как невеселы те мысли,
Что все крутились в голове,
Но как сказать теперь, не знаешь,
Сейчас ему о той беде.
Ну что ж?! А может, еще духи
Даайыс душу пощадят,
Детей ее, совсем безвинных,
Быть может, не осиротят.

*************************

Вот утро ласково вздохнуло

И потянулось не спеша,
А ветерок его овеял
Всей свежестью, и, чуть дыша,
Он пробежался по водице,
И гладь озер чуть всколыхнул,
И, словно птица, за холмами
Он в степь куда- то упорхнул.
И солнце встало. Заиграли
Здесь зайчики средь черных луж,
А воробьишки в них резвятся
И принимают ранний душ.

И, почернев уже от злости,

Но, не желая отступать,
Земли вокруг ни даже пяди
Он не желая открывать,
Тут снег насупился. Но время
Уж радостным ручьям бежать,
И о приходе девы красной
Всех поскорей оповещать.
А солнце жарче. Припекает.
И неба ярче синева.
Уже пытается пробиться
Тут  из-под корки льда трава.

Вот от жилья дымком пахнуло:

Все суетятся у костров.
А на окраине мужчины
Тут запасли немного дров.
Ну вот веревку натянули:
А жердь немного высока,
Но пусть ее-то будет видно
И всем вокруг наверняка.
Вот три кольца уже воткнули,
Все согнуты из тальника,
А для погонщиков дорога
Так далека и нелегка.

И Петердэ чуть-чуть помедлил,

Впрягая статных бегунов.
Он на костры косился молча,
Хотя обычай и не нов.
Да, победитель должен первым
Ногою зацепить кольцо,
Вот свалят жердь, и все умчатся.
И кровь ударила в лицо.
«А если нет, вдруг не удастся
Всех обогнать?» – В глазах туман.
А за тордохом пляшет с бубном
В своих сухих руках шаман.

И солнце ярче засветило,

Вверх потянулся сизый дым,
И сорок шесть оленей встали
Пред жердью все, ну как один.
И гонщики тревожно, нервно
Все натянули постромки.
И замер Петердэ. Все смолкли:
Что слышались, как гром, шаги.
Вот богачи уже собрались,
Подняли все глаза наверх,
И дернули веревку разом,
А жердь хлестнула в рыхлый снег.

Вот все рванули. Сбились в кучу.

И ничего не разобрать:
А как борьба шла за дорогу,
В той снежной пыли не видать.
Лишь вдалеке уже виднелись,
Как будто бурые комки:
А руки вожжи натянули,
И все неслись в перегонки.
Средь них и Петердэ; но только
Оленей он своих не гнал,
И ни за кем стрелой не несся,
И никого не настигал.

Он ехал строго в середине,

Вернее места нынче нет.
А это знает каждый гонщик
И без каких-то там примет.
Все видно, – кто несется первым,
А кто давно уже отстал,
И так бороться, значит, легче,
И Петердэ об этом знал.
Лишь изредка меняясь местом,
Преодолели часть пути.
И Петердэ все примерялся,
А что там будет впереди?

Легонько вожжи натянул он,

Олени шире шаг метнули,
И, обходя упряжек строй тот,
Они вдали уже мелькнули.
Удача это или счастье?
На рысь пустить оленей рад;
Из-под копыт лишь снег искристый
Да глинистых каменьев град.
Но душу радовать так рано,
Осилив только полпути,
Все может сильно измениться,
С дороги б только не сойти.

Но вот беда. И сам он видит,

Упряжка мимо вдруг прошла.
В клубах купаясь снежной пыли,
Уже другая догнала.
Хлестнул оленей посильнее,
Упряжка вроде поползла,
Но рядом с ним, в своей упряжке,
Соперник-чукча плыл – Ланга.
Мгновение как будто вместе
Неслись. Но что произошло?
Упряжку Петердэ куда-то
С дороги влево понесло.

Олень его один свалился,

Как будто скошен наповал.
Другой, как будто бы споткнулся,
И, дернувшись, он на колени встал.
И Петердэ мгновенно понял,
Что лямка рваная в руках,
Ланга успел ее порезать?!
Сверкнули слезы на глазах.
Миг слабости он пересилил
И лямку крепче привязал,
Сел в нарты он и, оглянувшись:
«Поехали, теперь!» – сказал.

Вожжами он хлестнул оленей:

«Неситесь вы, как ураган!»
Метнулись те стрелой шальною:
«Держись теперь же, сирайкан[20]».
Поднявшись на ноги, увидел
Он долгожданных три дымка,
И сердце вдруг заколотилось,
Как у бегущего зверька.
Но Петердэ заметил что-то, —
То, от чего стал белым снег,
И солнце засияло ярче,
Оленей стал быстрее бег.

Олени хоть его не много

Стояли. Видно, Бог помог,
Они немного отдохнули,
И так легко шли, навзволок!
Заныло сердце. Наплывает
Ланга. Но, словно не вперед, —
Назад, казалось, чукча едет,
Вожжами он оленей бьет.
Вот на мгновенье поравнялись,
Оленя Петердэ хлестнул,
Да так, что тот пригнулся, прыгнул,
В тот миг второго полоснул.

Кенкель[21]

он выкинул, он – тяжесть,И рад тому он, как дитя,
С нарт соскочив, понесся рядом
С упряжкой, на бегу свистя.
Вот разбежался, в нарты прыгнул,
Ее немного подтолкнул,
Своих оленей быстроногих
Еще сильнее подхлестнул.
А те уже без чувств от боли,
Как будто знают – добегут —
Не встанут снова парой стройной,
А в судорогах упадут.

«Олени! Ну, еще немного, —

Дрожащий голос все шептал: —
Огни уж рядом, очень близко,
Я что, победу одержал?!»
Вот подхватил кольцо ногою,
В прогалок он толпы влетел
И бросил он своих оленей,
Их смерти видеть не хотел.
Внутри стучало – колотило,
Горело все большим огнем;
Он брел куда-то, сам не зная,
Что говорят все лишь о нем.

И чьи-то руки обнимали,

Потонча что-то там кричал,
Но Петердэ в тот миг от солнца
То слеп, то снова прозревал.
Но чьи же руки обхватили,
Прижали вдруг к своей груди?
«Стой, Петердэ, очнись скорее
И на меня ты погляди.
Тебе лишь солнце нынче светит,
И уважают стар и мал…»
И мысль мелькнула: «Охоноо…
Его, как друга, обнимал».