Юлианка

— Ты боишься, что я заблужусь или упаду, — прошептала она. — О господи! Никого это не заботит — только тебя… Ты не забыла меня, любишь меня… Ты хорошая, добрая девочка! Ну что ж, придется взять тебя с собой! Пойдем! Будешь водить меня… и, может быть, кто-нибудь, увидев тебя со старой, слепой нищенкой, сжалится над тобой… Возьми меня за руку и веди! Вот так мне легче! Потому ли, что дорогу палкой нащупывать не надо, или потому, что живая душа рядом, только идти стало легче, много легче…

У лавки они остановились. Юлианка подбежала к Злотке, поцеловала ей руку.

— Спасибо вам за все, — сказала она.

Лавочница, увидев на тротуаре нищенку, сразу поняла, в чем дело, и закивала головой. Потом подошла к старушке и, сунув ей в руку несколько ассигнаций, сказала:

— Возьмите, пожалуйста; учительница оставила немного денег для девочки.

— Хорошо, очень хорошо! — обрадовалась нищенка. — Хватит нам на некоторое время… Не придется руку протягивать… Кто бы мог подумать!

Злотка, провожая их взглядом, крикнула вдогонку:

— Юлианка! Юлианка! Приходи ко мне иногда… узнать, может быть, она опять пришлет тебе…

— Приду, приду! — уже почти весело отозвалась та.

Путешествие, в которое пускалась девочка, пробудило в ней много смутных желаний и надежд, а глаза ее с жадным любопытством впились в шумную, многолюдную улицу, на которую она ступала первый раз в жизни.

С тех пор на улицах и площадях города часто видели старую слепую нищенку, которую вела за руку девятилетняя девочка. Девочка вначале была одета довольно прилично, но постепенно одежда ее превратилась и лохмотья. Чаще всего они стояли под сводчатыми воротами каменных домов. Во дворы особняков они не заходили, их, вероятно, отпугивали злые собаки и грубые дворники. Не видно их было также и у костелов или на папертях. Ковыляя по острым камням, слепая говорила Юлианке:

— К костелу я не хожу… да! стыдно мне, и столько баб грубых… они еще прибьют, пожалуй… Лучше всего стоять в воротах… все-таки под прикрытием, а не на виду у всех… Когда мы так стоим, прохожим может показаться, что мы кого-то ждем, а мимо проходят разные люди… Если увидишь какую-нибудь пани или пана, сразу же предупреди меня, но сама не проси… боже тебя сохрани… не протягивай руки и не проси… я сама протяну руку и попрошу…

И они стояли в воротах, мимо которых проходило множество различных людей. Юлианка всякий раз дергала слепую нищенку за салоп и, подняв голову, торопливо шептала:

— Идет! идет!

Маленькая сгорбленная старушка пыталась протянуть руку, но ей это никогда не удавалось. Что-то властно ее удерживало. И, вместо того чтобы протянуть руку, старушка в заплатанном салопе и в опорках делала старомодный книксен перед прохожими, что производило весьма странное впечатление.

Ей хотелось что-то сказать, но и этого она не в состоянии была сделать; она только покачивала головой и шептала скороговоркой:

— Кто бы мог подумать! Кто бы мог подумать!

Иногда их видели возле витрин магазинов. Старушка стояла, прислонившись к стене дома, чтобы не мешать прохожим, а девочка, у которой глаза разбегались, любовалась выставленными в витрине вещами. Иногда во взгляде ребенка светилось не только любопытство, но и жадность. Она заставляла старушку останавливаться не только возле магазинов, но и возле ларьков на рынке или на углах улиц.

— Ах, какие замечательные булочки, — говорила она, — а какие баранки, гораздо лучше, чем у Злотки.

Иногда, понизив голос, словно поверяя важную тайну, она говорила:

— Какие чудесные груши!

— Ты, может быть, трогаешь их, — предостерегала ее старушка, — может, берешь что-нибудь, когда никто не видит? Сохрани тебя бог! Помни всегда седьмую заповедь божью, если хочешь счастья на земле и вечного спасенья… Седьмая заповедь гласит: «Не укради!» Если ты когда-нибудь нарушишь эту заповедь, то попадешь в тюрьму и в аду будешь…

Юлианка была послушной, но маленькая рука ее невольно тянулась к ларьку с хлебом или фруктами. Случалось иногда, что торговки — по большей части старые еврейки в грязных юбках и давно нестиранных чепцах, — сжалившись над девочкой, которая тянулась дрожащей рукой к груше, но тут же отдергивала ее, подавали ей черствую булку или гнилое яблоко. Девочка тихо говорила: «Спасибо», и на ходу съедала гостинец. Но она никогда не забывала о слепой: надломив булку или надкусив яблоко, она привставала на цыпочки и совала кусок в рот своей спутнице.

И в ясные и в дождливые дни бродили они обе по городу. Иногда, усевшись в укромном уголке прямо на землю, они отдыхали. И тот, кто захотел бы подслушать их разговор, услышал бы, как старушка рассказывает девочке о своем давно минувшем прошлом, о богатстве, в котором жила, о людях, которых знала, приговаривая все время: «Кто бы мог подумать!» и: «Где теперь эти люди? где?», или учила и наставляла Юлианку.