Юлий Цезарь

Далее он сказал: «Отцы сенаторы, никакая казнь не искупит преступления. Но большинство людей помнит только развязку и по отношению к нечестивцам, забыв об их злодеянии, подробно рассуждают только о постигшей их каре, если она была суровей обычной» [14].

Затем Цезарь отдал должное магистратам, державшим речь перед ним, похвалив их за искреннее желание сурово наказать заговорщиков, но в то же время напомнил, что смерть сама по себе не есть наказание, а лишь конец страданиям человека. Кроме того, он заявил, что убивать без суда людей несправедливо и не в обычае римлян, если это не вызвано крайней необходимостью. Если допустить подобное беззаконие, то случай этот может стать чреватым опасностью прецедентом. Консулы, подобные Цицерону, не станут злоупотреблять властью, но в будущем может объявиться тиран, наподобие Суллы, который может использовать прецедент в своих личных бесчестных целях. Цезарь предложил конфисковать собственность заговорщиков, а их самих отправить в италийские города и содержать там под стражей до конца жизни.

Это предложение показалось настолько человеколюбивым и было так убедительно обосновано, что выступавшие после Цезаря стали присоединяться к нему. Они говорили, что если казнить заговорщиков без суда, то это может вызвать недовольство народа и даже бунт. Они также напомнили, что войско Катилины неподалеку от Рима, и если возмущенные несправедливым решением горожане присоединятся к нему, то войско это представит силу, способную помочь Катилине добиться цели.

Консул Силан, выступивший ранее Цезаря, вторично взял слово и поддержал его предложение. Стали отказываться от своего мнения и поддерживать Цезаря и другие высшие магистраты из числа ранее выступавших, включая брата Цезаря Квинта. Однако затем очередь дошла до Катона. Сначала он осудил Силана за непоследовательность, сравнив его с тростинкой, ветром колеблемой, а затем ополчился на Цезаря и даже высказал подозрение, что тот держит сторону заговорщиков. Наконец Катон подчеркнул, что жалость к заговорщикам неуместна.

Обращаясь к сенаторам, он сказал: «Чем непреклоннее будете вы действовать, тем больше они [заговорщики] будут падать духом. Если они усмотрят малейшую вашу слабость, то все, кто преисполнен наглости, немедленно окажутся здесь» [15].

Во время речи Катона Цезарю передали записку. Катон заподозрил неладное и, желая очернить Цезаря, стал открыто обвинять его в тайных связях с заговорщиками и потребовал прочесть записку вслух. Тогда Цезарь передал ее прямо в руки Катону. Это была любовная записка от Сервилии, замужней женщины, с которой у Цезаря был бурный роман. В добавок Сервилия была сводной сестрой Катона, женой непостоянного Силана и матерью юного Брута, будущего убийцы Цезаря. Прочитав письмо, Катон с негодованием швырнул его Цезарю и вернулся к начатой речи.

Своей речью Катон изменил умонастроение сенаторов, и в конце концов было решено казнить заговорщиков. Когда Цезарь выходил из сената, на него неожиданно набросились люди, охранявшие здание, но их знаком удержал Цицерон, после чего проследил, чтобы Цезарь беспрепятственно удалился. Смерть Цезаря, да еще у него на глазах, Цицерону была не на руку.

Заговорщиков осудили на смерть без права обжалования вынесенного решения, и их повели немедля на казнь в Туллианум, находившийся на Форуме. Туллианум, вероятно, раньше служил колодцем, возведенным на роднике. Это было круглое здание с отверстием посредине, ведущим в небольшую темную подземную камеру. Приведя заговорщиков к Туллиануму, их одного за другим опустили в эту камеру смерти, где их ждал carnifex (палач). У Туллианума собралась большая толпа, и когда всех заговорщиков предали смерти, Цицерон крикнул собравшимся: «Они жили!»

После казни Цезарь не появлялся в сенате до конца года, чтобы не заниматься мелкими спорами с оптиматами и сохранить свое политическое лицо. В том же году он победил на выборах претора, готовился вступить в новую должность и подняться на следующую ступень cursus honorum.

Сенат наделил Цицерона титулом pater patriae («отец отечества»), которым он гордился всю жизнь. Однако, к неудовольствию Цицерона, когда очередные народные трибуны приступили к своим обязанностям, некоторые из них обвинили сенат, постановивший казнить заговорщиков, в неправомерных действиях. Да и простой народ выражал открытое недовольство сенаторами, и более всего — Цицероном, а постылого тому Цезаря восхвалял как защитника прав народа. Популяры решили отомстить Цицерону. Когда консул в последний день своих полномочий обратился к сенату с прощальной речью, народный трибун Метелл Непот наложил вето на его выступление. Цицерону пришлось ограничиться несколькими словами. Он успел лишь сказать, что с честью выполнял консульские обязанности и спас город от потрясений.