Юлий Цезарь

Хуже всего было молодое поколение, циничное, сладострастное, легкомысленное, не уважающее никакого авторитета, ни богов, ни родителей, нетерпеливое в достижении удачи и богатства без всяких трудов.[138] Об этой молодежи можно судить по пяти молодым людям, заставлявшим тогда говорить о себе. Это были: Марк Антоний, внук великого оратора и сын претора, так неудачно воевавшего в 74 году с пиратами; Гай Скрибоний Курион, сын знаменитого консерватора, бывшего в 79 году консулом и совершившего экспедицию во Фракию; Гай Саллюстий Крисп, сын богатого собственника из Амитерна; Марк Целий, сын крупного банкира из Путеол, и, наконец, Катулл.

Антоний и Курион, которых злые языки называли мужем и женой, наделали вместе столько долгов и столько глупостей, что Курион был принужден своим отцом покинуть Антония, а Антоний, преследуемый своими кредиторами, бежал в Грецию и сделал вид, что занялся науками, но скоро соскучился и отправился к Габинию, принявшему его в число своих кавалерийских офицеров.[139] Саллюстий, очень умный, получивший хорошее образование и значительное состояние, разорился на женщин; друзья называли его «счастливцем» за его постоянные любовные успехи. Еще очень молодой, Целий был горячим поклонником Катилины; избегнув преследований, он в числе прочих сделался любовником Клодии, окончательно разорившей его и обвинившей затем в соучастии в убийстве александрийских послов, ехавших в Рим для обвинения перед сенатом Птолемея Авлета.[140]

Катулл и его корабль

Катулл, преследуемый своими кредиторами, поссорившийся из-за своей расточительности со своим отцом, глубоко опечаленный изменами Клодии и смертью одного из своих братьев, погибшего в Азии, отправился в Вифинию в свите претора Гая Меммия в надежде забыть свою скорбь и немного пополнить свой кошелек. Он, однако, не замедлил почувствовать тоску по Риму[141] и скоро задумал вернуться туда, но не как все, на простом торговом судне, а как восточный царь на элегантном маленьком увеселительном корабле,[142] который купил с экипажем в одном из портов Черного моря, вероятно, в Амастриде. Скоро, когда нежные весенние зефиры начали волновать своими сладострастными ласками лазурные волны Средиземного моря,[143] он сел на него в Никее,[144] оплакав в Троаде покидаемый прах своего брата.[145] Затем он спокойно проплыл вдоль берегов Малой Азии, пересек Киклады, поплыл вдоль берегов Греции и, наконец, по Адриатическому морю прибыл к устью По, поднялся по реке и по суше перетащил свой корабль в Гардское озеро.[146]

Истощение восточных провинций

Ободренная благосостоянием, которое все считали вечным, Италия теряла чувство справедливого и несправедливого, истинного и ложного, мудрости и безумия и смело устремлялась в будущее, не имея другой цели, как идти все далее, какой бы то ни было ценой. Но это благосостояние было только кажущимся. Издержки повсюду возрастали, а доходы не увеличивались в такой же пропорции. Финансовая эксплуатация провинций, самый изобильный источник богатства со времен Гракхов, была готова иссякнуть. По мере его истощения Италии приходилось жить только на политическую и военную эксплуатацию провинций. Это — один из существенных фактов десятилетия, следовавшего за консульством Цезаря, и он объясняет нам как популярность, какой пользовалась в данный момент цезарская политика демократического империализма, так и ужасный кризис, каковой со временем она должна была породить. В последние двадцать пять лет Азия и Греция, приносившие италийским финансистам после завоеваний Суллы гораздо меньше доходов, чем раньше, совершенно истощились. С этих пор стало невозможным за несколько лет сколотить на Востоке крупное состояние, потому что все богатства, которые можно было с большей выгодой перевезти в Италию или эксплуатировать на месте, уже были во власти италийских финансистов. Новые завоевания, Понт и Сирия, уже ранее истощенные долгими войнами, не приносили капиталистам особенно больших доходов.

Исчезновение крупных капиталистов

Крупные капиталы улетучивались из этих предприятий. Сыновья, племянники, внуки всадников, собравших миллионы за полустолетие, последовавшее за смертью Гая Гракха, подобно Аттику, мирно пользовались в Италии унаследованными ими богатствами, занимались политикой, делами, наукой, удовольствиями. Последние остатки древнего азиатского богатства были захвачены теперь толпой мелких ростовщиков, оперировавших скромными капиталами. Таким образом, почти исчез тот класс крупных, очень богатых, образованных и влиятельных финансистов, который образовывал главную политическую силу в период от Гракхов до Суллы. Сперва он был ослаблен убийствами и конфискациями Мария и Суллы, затем в последние двадцать пять лет обессилел от недостатка крупных дел и от желания наслаждаться богатством, всегда появляющегося у сыновей тех, которые его собрали. Наконец, он отчасти смешался с политической знатью и уступил свое место той темной толпе невежественных финансистов, которая могла пользоваться лишь очень умеренным влиянием.