Юлий Цезарь. Его жизнь и военная деятельность

До сих пор вновь составленный триумвират работал на пользу главным образом Помпея и Красса; теперь дошла очередь до Цезаря. По обычаям того времени, каждый претор или консул по окончании своего должностного года получал в управление какую-нибудь из провинций, где в качестве почти независимого администратора он мог, сообразно своим вкусам и способностям, стяжать богатство или славу, или то и другое вместе. Эти провинции распределялись сенатом еще до выборов магистратов, получавших их в управление, так что кандидатам на должность заранее известно было, где через год им придется исполнять приятные обязанности наместника. В 60 году до н. э., однако, когда соискателем на консульский сан был Цезарь, сенат вместо провинций – с целью, вероятно, досадить демагогу – определил в ведомство будущих консулов надзор за общественными лесами и угодьями Италии. Пост весьма почтенный и полезный, но назначить его Цезарю было насмешкою. Понятно, что теперь, в конце 59 года до н. э., последний стал хлопотать об отмене сенатского определения; и по его инструкциям трибун Ватиний вошел к народу с предложением предоставить ему, Цезарю, в управление Цезальпийскую Галлию и Иллирику с тремя легионами на пять лет. Предложение это было довольно дерзкое: провинции сдавались обыкновенно на год и уже никоим образом с такою большою армиею; но так как тому были прецеденты – Помпей получил диктатуру для искоренения пиратов на три года, а для войны с Митридатом на десять лет, – то Цезарь имел некоторое право его делать. Конечно, оппозиция сената была бешеная, – Катон, его Ролан, неистовствовал больше всех; но в конце концов он вынужден был не только сдаться, но еще и от себя – по рекомендации Помпея – добавить и Трансальпийскую Галлию с одним легионом.

Поражение сената было полное: его неуклюжий маневр лишить Цезаря провинций не удался, – и новому наместнику оставалось теперь уехать во вверенные ему области. Политические дела, однако, задержали его на некоторое время. Консулы 58 года до н. э.,Кальпурний Пизон и А. Габиний, были оба приверженцы триумвиров: первый – новый тесть Цезаря, который в прошлом году женился на дочери Кальпурния, выдав одновременно свою собственную дочь замуж за Помпея, а второй – создание и во всем послушное орудие последнего. Но преторы принадлежали к противоположному лагерю и, лишь только вступили во власть, предложили сенату уничтожить все узаконения Цезаря. Конечно, нападение окончилось ничем: Цезарь многозначительно взглянул на сенаторов, и последние в один голос поспешили заявить, что распоряжения бывшего консула вполне законны, а потому отмене подлежать не могут. Столь же плачевно окончилось и другое нападение, сделанное трибуном Антистием.

В это время решалась участь Цицерона, и Цезарь принужден был пробыть в окрестностях Рима вплоть до конца апреля. Провозглашенный после раскрытия Катилинова заговора спасителем республики и отцом отечества, тщеславный оратор стал обнаруживать такое самомнение и такие притязания на всеобщее поклонение, что надоел решительно всем, а пуще всего триумвирам, которым он досаждал на каждом шагу, обиженный тем, что его не пригласили в члены конкордата. Новые владыки Рима долго терпели его несносные вмешательства в их дела, пока не решились его спровадить. Цезарь предложил ему место в комиссию 20-ти, заведовавшую переделом Кампанских земель, а когда последовал отказ – пост легата в Галлии. Видя, что и это не помогает, триумвиры решили действовать силою и с этой целью напустили на него Клодия. Оскорбитель Доброй Богини давно уже был разъярен на Цицерона за то, что он дал против него показание в пресловутом его процессе: когда Клодий, уличенный матерью и рабами Цезаря, принялся доказывать, что как раз в момент совершения кощунства он был в отсутствии в другом городе, суетливый оратор поднялся и под присягою показал, что всего за несколько часов до преступления обвиняемый был у него на дому. Клодий поклялся отомстить: при помощи Цезаря и Помпея он приписался к плебейской семье, сделался трибуном и повел атаку на врага, предложив народу наказать изгнанием всякого, кто когда-либо был повинен в смерти римского гражданина. Имя Цицерона не было упомянуто, но оратор, зная за собою грешок по делу Лентулла и его товарищей, понял, в кого метит трибун, и после короткой борьбы удалился в добровольное изгнание. Вот эту-то трагикомедию Цезарь наблюдал, стоя за стенами Рима, и, когда занавес упал, он мог только пожать плечами и произнести в духе мольеровского персонажа: “Tu l'as voulu, George Dandin!”[4]

Глава II