Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги

«Самоопределение, вопреки ходячему мнению, является признаком не прогресса, а перерождения или развала. Человечество идет от частного к общему, а не наоборот. […] Мы несем в дар своим окраинам не только „произвол русской бюрократии“. Мы их приобщаем к своим великодержавным правам; мы несем им все веками накопленное достояние русской славы, русской мысли, русской мощи»[61].

По поводу «тенденциозного» русского учебного пособия по Финляндии Ю. Данзас пишет, что автор «забывает сказать, что все здание финской культуры создалось только при духовном и материальном содействии России»[62]. В 1911 г., после присоединения к С.-Петербургской губернии двух приходов Выборгской губернии, Ю. Данзас заключает:

«Немедленное возвращение Выборгской губернии, стойкое и неуклонное проведение в остальной части Финляндии русских начал и подавление всяких сепаратистских вожделений – вот единственно возможный курс великодержавной политики в финляндском вопросе, и вместе с тем самый простой и нормальный»[63].

Мы увидим, как Ю. Данзас, оставаясь патриоткой, отойдет от этих великодержавных соображений и от (обычного в то время) колониального мышления.

Вот как она представила свое участие в «Окраинах России» на допросе, проведенном следователем Гутцейтом 2 января 1924 года. Ее заявление соответствует действительности:

«С 1907 я была зачислена фрейлиной двора Романовых и состояла в последнем до свержения в России монархии. В то же время я занималась научной деятельностью[64]. […] Писала статьи, большинство коих художественного литературного характера. Несколько статей (3–4) были под тем же псевдонимом написаны для журнала „Окраины России“ издаваемым Сергиевским и Кулаковским, империалистического направления. Статьи были по финляндскому вопросу и направлены против финляндского сепаратизма. В общем проводилась точка зрения на неотделимость Финляндии от России, какого мнения я как русская патриотка придерживаюсь и сейчас. В то время у меня были определенные монархические и империалистические убеждения»[65].

Юлия пытается избегать светских обязанностей, погружаясь в философские и религиозные исследования. Следующая глава посвящена книге о гностицизме, упомянутой в ее автобиографии. Что же до «Истории движения платоников в европейской философии», о ней известно немногое: всего лишь упоминание монографии о Платоне, подготовленной в 1922 г. для издания «Всемирнпя литература» под руководством Горького, но не увидевшей света. Так же и от «статьи по истории философии и религиозной мысли», упомянутой в автобиографии, никаких следов не нашлось ни в оглавлениях философских журналов, ни в картотеке Б. Л. Модзалевского в ИРЛИ под фамилиями Николаев или Данзас.

Но, может быть, под этим обозначением – «статьи по истории философии и религиозной мысли» – имеется в виду недатированный, неизданный (15 листов) «Essai de synthèse historico-philosophique» [Опыт историко-философского синтеза], набросок книги, «начатой давно, еще до мировой катастрофы, залившей кровью всю Европу», то есть до войны. «Что такое история?» – спрашивает себя Юлия, задавая три вопроса:

«Имеется ли вообще смысл мировой истории: стремление к достижению неведомой нам цели? Или же вся история – лишь случайное сцепление фактов…» Юлия отвергает эту гипотезу «слепого случая»: невозможно отказаться от телеологического принципа и «можно говорить лишь о непостижимости целей бытия и о неведомых, недоступных нашему разуму путях к их достижению».