Юлиус Фучик

— Говорите, мальчику исполнилось два с половиной года, а он не произнес ни одного слова? — строго спросил врач после осмотра. — Волосы, губы и глаза у него красивые. Случается, наверное, что он иногда кричит?

— Да, — кивнул Карел, — но его сверстники давно щебечут как птички. Ну, доктор, решайте нашу судьбу, — сказал Карел. — Говорите нам все. — «Есть ли надежда?» — хотел он сказать, но губы его задрожали, и он не мог выговорить этот вопрос. — Ну что, доктор?..

— Вы хотите знать, в чем дело? — Доктор сел на стул и закурил. — Сейчас я откашляюсь и буду иметь честь доложить вам свое мнение. Я как раз вспомнил о пьесе Мольера «Лекарь поневоле». Привели родители к врачу девочку, которая, как ваш сын, не умела говорить, и спрашивают: «Почему она не говорит? В чем дело?» И врач еще триста лет назад, знаете, что ответил? «Мы, великие медики, с первого взгляда определяем заболевание. Невежда, конечно, стал бы в тупик и нагородил бы вам всякого вздору, но я немедленно проник в суть вещей и заявляю вам: ваша дочь не говорит потому, что она нема».

У Карела подкосились ноги, его могучая фигура, казалось, стала вдвое меньше. Мария побелела как полотно и уже почти не слышала голоса врача, который, ничего не замечая, продолжал:

— Несчастный отец спрашивает: «Так-то оно так, но я бы хотел услышать, отчего это случилось?» — «Сделайте одолжение, — отвечает врач. — Оттого, что она утратила дар речи». — «Хорошо, — воскликнул отец, — но назовите мне, пожалуйста, причину, по которой она его утратила». И знаете, что ответил врач, уже тогда, триста лет назад? «Величайшие ученые скажут вам то же самое: оттого, что у нее язык не ворочается».

Посмотрев на Карела и Марию, врач, видимо, понял, что их терпение испытывать больше нельзя, и решительно сказал:

— Оденьте мальчика, он совершенно здоров и скоро заговорит так, что ваши головы пойдут кругом. Не исключено, что его запоздалая речь с лихвой будет компенсирована какими-нибудь блестящими способностями. Деревья, которые поздно цветут, приносят наилучшие плоды.

Когда Юлеку исполнилось три года, у него наконец «развязался» язык. Ребенок рос бойким, общительным и очень наблюдательным. От отца он унаследовал бурный темперамент, жизнерадостность и веселый нрав, от матери — доброту, жажду познания всего нового.

В «Репортаже с петлей на шее» Фучик сказал о Яне Неруде самые большие слова и добавил, что для того, чтобы понять творчество этого величайшего чешского поэта, который, по его словам, «не был понят и оценен по заслугам», надо хорошо представлять среду, где Неруда родился и рос. «На него налепили ярлык почитателя малостранской идилии, не замечая, что в глазах этой „идиллично“ старосветской Малой Страны он „был непутевым“, что родился он на рубеже Смихова и Малой Страны в рабочем районе, и что на малостранское кладбище за своими „Кладбищенскими цветами“ Неруда ходил мимо Рингхоферовки»[1].

В этих нескольких фразах Фучик, сам того не сознавая, охарактеризовал среду, в которой протекало его собственное детство и которая предопределила его будущую жизнь.

Жили Фучики на Смихове в доме № 1041 по Дунгковой улице, где обосновались фабричные рабочие и мелкие ремесленники. Таких домов не счесть. Все они похожи один на другой. Рядом с домом громыхал огромный завод Рингхофера, здесь же находилась фарфоровая фабрика, текстильный комбинат и другие предприятия. Несмолкаемый лязг и грохот железа несся оттуда. Тысячи людей — инженеров, механиков, каменщиков, слесарей и токарей — собрались сюда из окрестных деревень, чтобы, повинуясь «железному» закону борьбы за существование, отдать свои силы, здоровье, ум и энергию за один только шаг вперед промышленного прогресса. Смихов — это колыбель чешского рабочего движения. Здесь в 1844 году первыми во всей Чехии бунтовали голодные рабочие-текстильщики. Они ломали, крушили машины и станки, видя в них виновников своей нищеты и безработицы, своего врага. В родном доме Юлек не раз слышал о забастовках на Смихове.

Ему нравилось, когда в дом приходили товарищи отца. Приткнувшись с книжкой в углу дивана, Юлек прислушивался ко всему сказанному. И хотя многое было непонятно, прямота, здоровое чувство правды и сознание своей силы он ощущал во всем, что делали и говорили эти люди.

Рядом с домом находилось тихое малостранское кладбище, заложенное почти два с половиной века назад, во время чумы. Теперь там уже никого не хоронят. Заросшие, отвыкшие от человеческого голоса, тихие аллеи со старинными надгробиями, статуями, семейными саркофагами, таинственным шелестом ветра в кронах могучих деревьев. Идеальное место для уединения, где слагал Неруда свои стихи, полные язвительной иронии, мудрости и веры в чешский народ. Медленно и робко Юлек бродил по тенистым аллеям, чувствуя себя окрыленным и счастливым, очарованным березами и темными дубами на сверкающих серебром лужайках и таинственными тенями.