О внутренней его жизни в этот период дают еще некоторое представление сохранившиеся в его бумагах заметки, выписки из прочитанных книг, краткие наброски мыслей, которые потом предполагалось «развить», и т. п. Все это, несмотря на свою отрывочность, показывает, чем он интересовался, что думал и чем собирался заниматься. Сохранился, например, «приступ» к биографии Беккариа и заметки «Об идее права». К начатой биографии Беккариа приложено несколько выписок из него и против одной из них, где он говорит, что «люди согласились молчаливым контрактом пожертвовать частью своей свободы, чтобы пользоваться остальным спокойно» и т. д., Салтыков замечает: «Нельзя себе представить, чтобы человек мог добровольно отказаться от части свободы, да и нет в том никакой надобности». В заметках «Об идее права» бегло набросано несколько мыслей, которые, по-видимому, должны были лечь в основу этой работы: о важности сравнительного изучения уголовных законов, о связи между законодательством и нравами, о преступлении вообще, о полных любви и снисхождения взглядах на него у народов цивилизованных, когда «в сознании народном живет идея правды» и законодатель изучает «глубочайшие тайники природы человеческой»; о взгляде на преступление как на действие воли человека, направленное к увеличению суммы личного его благосостояния, и которое было бы вполне законным, если бы не было сопряжено с ущербом для других; о причинах, влияющих на меру наказания, и несправедливости специальных наказаний (например, телесных) для целых сословий; о различии преступлений против права гражданского (искусственного). На особом листе начато было еще рассуждение на тему: имеет ли всякий член общества право требовать от него насущного хлеба.
Мы едва ли ошибемся, – замечает по этому поводу К. К. Арсеньев при рассмотрении этого наброска, – если скажем, что Салтыков хотел выставить в этой работе «в самом ярком свете крайности мальтузианства – и затем перейти к его опровержению…» Сохранились еще между салтыковскими бумагами и несколько страниц выписок из Токвиля («De la démocratie en Amérique»), Вивьена («Etudes administratives») и Шерюэля («Histoire de l’administration monarchique en France»). Наконец, о литературных занятиях свидетельствуют «Губернские очерки», сразу доставившие ему громкую известность и оказавшиеся, как скоро сам он убедился при знакомстве с другими внутренними губерниями, настолько типичными, что в далеком Крутогорске как бы отразилась вся провинциальная Россия. Потому-то «Губернские очерки» и имели такое большое значение.
Глава III. Служба и литература