Юмор – это серьезно. Гоголь, Крылов, Фонвизин, Салтыков-Щедрин и Грибоедов

Как-то в мае Кс. Полевой зашел к Грибоедову, который жил тогда в доме Косиковского на Невском, в верхнем этаже. Обстановка у Грибоедова была самая простая; один рояль украшал комнаты. Застав светских гостей, Полевой хотел уйти. Грибоедов уговорил его остаться. Гости ушли.

«Боже мой, – сказал Грибоедов тогда, – чего эти господа хотят от меня? Целое утро они сменяли один другого. А нам, право, не о чем говорить; у нас нет ничего общего. Пойдемте скорее гулять, чтобы опять не блокировали меня… Да можно ли идти таким варваром? – прибавил Грибоедов, глядясь в зеркало. – Они не дали мне и выбриться.

– Кто же станет замечать это? – сказал я.

– Все равно: приличия надобно наблюдать для самого себя, но я нарушу их на этот раз.

Мы отправились в Летний сад, и разговор продолжался об утренних посещениях. Грибоедов так остроумно рассуждал о людях, которые вдруг, неожиданно делаются вежливы, внимательны к человеку, прежде совершенно чуждому для них, что я, смеясь, сказал ему:

– Тем лучше, это предмет для другого „Горя от ума“!

– О, если на такие предметы писать комедии, то всякий день являлось бы новое „Горе от ума“.

– В самом деле: как не находят предметов для комедий? Они всякий день вокруг нас. Остается только труд писать.

– В том-то и дело. Надобно уметь писать.

Разговор обратился к искусству, и Грибоедов сказал:

– Многие слишком долго приготовляются, собираясь написать что-нибудь, и часто все оканчивается у них сборами. Надобно так, чтобы вздумал и написал.

– Не все могут так сделать. Только Шекспир писал наверное.

– Шекспир писал очень просто: немного думал о завязке, об интриге и брал первый сюжет, но обрабатывал его по-своему. В этой работе он был велик. А что думать о предметах! Их тысячи, и все они хороши: только умейте пользоваться».

Советуя читать Шекспира в подлиннике, Грибоедов сказал: «Выучиться языку, особливо европейскому, почти нет труда: надобно только несколько времени прилежания. Совестно читать Шекспира в переводе, если кто хочет вполне понимать его, потому что, как все великие поэты, он непереводим, и непереводим оттого, что национален. Вы непременно должны выучиться по-английски». Затем Грибоедов особенно хвалил Шекспирову «Бурю» и находил в ней красоты первоклассные… Около того же времени в театре было представление «Волшебной флейты» Моцарта, и исполняли ее прескверно. «Грибоедов сидел в ложе, с одним знакомым ему семейством, но в каждый антракт приходил в кресла побранить певцов.

– Я ничего не понимаю: так поют они! – говорил он не раз.