Юнармия

– В поселке, – робко ответил Сенька, переступая с но­ги на ногу и тоскливо осматриваясь по сторонам.

В это время Андрей махнул ему из-за угла рукой. Сенька рванулся было бежать, но казак крепко вцепился в ворот его рубахи.

Сенька стоял перед ним, не решаясь взглянуть в нашу сторону.

– Веди к себе, кутенок чертов! Там мы расследуем, какие твои родственники у Шкуры служат.

Казаки дали Сеньке пинка и погнали его к поселку.

– Вот гады! Куда они его повели? – сказал Андрей и рванул меня за руку. – Бежим следом!

На Железнодорожной улице мы догнали казаков и Сеньку.

Маленький казак все еще не выпускал из рук Сенькиного ворота. Сенька, низко нагнув голову, медленно пе­редвигал ноги.

– Что они с ним сделают? – шепотом спросил Андрей.

– Не знаю, Андрюша. А только я бы на его месте шмыгнул куда-нибудь в переулок.

– Да, шмыгнешь! – сказал Андрей. – Они тебя сразу пристрелят.

Сенька вел казаков в поселок. Они прошли мимо Кон­дратьевских номеров, через базарную площадь, по Бассейной улице, завернули в Грязный переулок и опять вышли к Кондратьевским номерам. Тут только казаки сообразили, что Сенька петляет.

– Ты что ж крутишь, чертова голова? Куда завел? – заорал толстый казак и топнул ногой.

– Ты, хлопче, не виляй, а веди правильно, – пропищал маленький.

– Я не виляю! – крикнул Сенька.

И вдруг он крутнулся и мигом перескочил через низень­кий забор.

Спотыкаясь, казаки бросились в разные стороны. Раз­дался выстрел. Потом второй, третий, четвертый. Со всех концов на выстрелы сбегались казаки, на бегу заряжая винтовки.

Мы с Андрейкой свернули в переулок и спрятались в чужом сарае. Когда мы опять выглянули на улицу, кругом было тихо. Ни казаков, ни Сеньки.

На другой день рано утром к нам во двор прибежал Андрей и вызвал меня из погреба.

– К Семену пойдем, – сказал он. – Надо узнать, жив ли.

Мы побежали к баракам, в которых жили станционные рабочие, и тихо постучали в одну из дверей, обитую войло­ком. Никто не отозвался. Я заглянул в замочную скважи­ну, но ничего нельзя было разобрать. Мы долго прислуши­вались и заглядывали в крошечное окошко рядом с дверью, занавешенное черным платком.

Нам не верилось, что в квартире никого нет. Должно быть, боятся, прячутся. Мы постучали снова. Наконец ото­звался робкий женский голос:

– Кто там?

– Да это мы… свои – Гришка, Андрейка.

– А что вам?

– По делу, – сказал Андрей.

Звякнул ключ, дверь открылась. Мы вошли в малень­кую комнатку, похожую на собачий ящик. Нас встретила женщина с заплаканным лицом. В углу на сундуке под старым лоскутным одеялом спали две маленькие девочки.

– Андрюшенька, – сказала женщина шепотом, – а ведь Семен-то мой… – Губы ее тряслись. – Семен-то мой… про­пал.

– Как пропал? – чуть не крикнул Андрей и глянул на меня.

Сенькина мать ничего не ответила. Она тяжело опусти­лась на край сундука, обхватила голову руками и за­плакала.

– Вот и осталась одна. И отец неизвестно где, и Сень­ка пропал…

– Не плачь, – сказал Андрей, – говори, чего случилось?

Сенькина мать вытерла рукавом слезы и стала расска­зывать:

– Не послушал он меня давеча, пошел болтаться. «Я, – говорит, – отца иду искать». Целый день я его про­ждала, а к вечеру – слышу, кто-то тарахтит в дверь. От­крываю, смотрю – казаки, а с ними Сенька, избитый весь, ободранный, шапка в грязи…

– Что же – они его с собой взяли? – спросил Андрей.

– Нет, не взяли. Стали допрашивать. Они его и плет­ками хлестали, и сапогами по ребрам били. Ну, и мне, конечно, заодно досталось. И не помню, как они ушли. Всю ночь потом Семен вот на этом сундуке просидел. Я ему говорю: «Ложись, Сеня». А он молчит. Под утро вышел куда-то. Я думала, за водой во двор пошел. А он так и не вернулся.

Сенькина мать опять заплакала.

– Он еще придет… – сказал Андрей.

– Да, придет! Может, его и в живых уже нет…

Глава VI РАЗГОВОР ВО ДВОРЕ

Десять дней сидели мы в погребе.

Как-то раз пришел со станции Илья Федорович, выру­гался, плюнул в угол, подобрал с пола рваную рядюшку, посмотрел на свою жену и сказал:

– Пошли, жинка. Хоть тут найдут – убьют, хоть дома найдут – убьют. А дома и умирать веселее.

Они ушли, а за ними разбрелись по своим квартирам и остальные жильцы погреба. Перебрались на свою квар­тиру и мы.

Мать сразу принялась за уборку нашего тесного, посе­ревшего от пыли жилища. Она вымыла и расставила по полкам посуду, протерла мокрой тряпкой стол, похожий на старый сундук, вытащила из корзины запрятанные дыря­вые занавески из тюля и развесила на окнах.

Потом она села посреди комнаты на табуретку, вздох­нула и сказала отцу:

– Теперь только бы товарищи пришли – вот и празд­ник был бы. А то разъезжают по улицам эти шкуринцы – тошно смотреть.

Отец глянул на нее исподлобья и буркнул:

– Будешь сидеть сложа руки, так не скоро придут.

Кто-то стукнул три раза в дверь.

– А ну-ка, сходи, Гришка. Кто бы это такой был? – сказал отец.

Я открыл дверь.

На крыльце стоял Андрей.

– Гришка, – еле выговорил он. – Красная Армия от­ступает. Белые уже Ставрополь заняли, Дворцовый, Киан. К Курсавке подбираются.

– А ты откуда знаешь? – спросил я.

– Путевые сторожа говорили.