Юнг и Паули

В общем и целом, сейчас я в некоторой степени устал ощущать недостаток знаний в области математики и естественных наук во всём юнговском (внутреннем) круге. Я всё ещё надеюсь однажды отыскать кого-то достаточно сведущего в математике и естественных науках (хотя бы на уровне студента высших курсов) и одновременно достаточно зрелого, чтобы понять психологическую сторону моих снов[272].

Паули спрашивает у подруги совета: возможно, эффективнее было бы общаться с Юнгом неинтеллектуально, «по-старому», то есть на языке символов, и только во вторую очередь через интеллект или дух. Несмотря на резкие выражения, Паули не мог выкинуть Юнга из головы. Он чувствовал, что «должен» написать ему хотя бы ещё одно письмо.

Письмо Юнгу

Три недели спустя (27 мая 1953), помня о слабом здоровье Юнга, Паули написал ему, благодаря за то, что тот «вновь ответил на последнее письмо»[273]. Его настроение заметно улучшилось по сравнению с той безнадёжностью, которую он выразил в письме фон Франц, несомненно, поддержавшей его точку зрения. Хотя он не думал, что обмен идеями с Юнгом находится в стадии кризиса, он отметил, что остались нерешённые проблемы, которые следовало обсудить. Например, он считал, что Юнг проводит линию духа слишком далеко от психе, хотя и сам не понимал, каким должно быть расстояние между ними. Чтобы понять, что имел в виду Паули, нужно вспомнить, что он критиковал чрезмерное одухотворение материи в «Ответе Иову». Он считал, что необходимо уделять особое внимание хтоническому измерению.

Паули надеялся выразить свою точку зрения, раскрыв архетипические образы в двух своих снах и представив таким образом модели отношений психе и духа. В первом сне Незнакомец, меркурианская фигура (теперь известная Паули как Мастер — нем. Meister), появляется из реки, которая, по ассоциации с архетипом Матери, выступает в роли носителя психической жизни как внутренней реальности. Во втором сне женщина появляется из тела Незнакомца во время бури (ассоциация с Афиной, рождённой из головы Зевса). Паули интуитивно чувствовал, что эти сны связаны друг с другом — в обоих появляется «архетип матери, не имеющей собственной матери»[274]. Незнакомец, таким образом, выступает как рождаемый и как вынашивающий, создание и создатель. По мнению Паули, эти образы иллюстрируют тесную связь между духом и психе.

Основываясь на нежелании Паули видеть личное значение своих физических снов, Юнг предположил, что Паули по какой-то причине отдаляется от психологии. Но, как объяснил Паули, физическое толкование его снов не означает отсутствия в них психологического аспекта. Напротив, утверждал он, эти сны пробудили в нём глубокую чувственную связь с бессознательным. Они не только не отдалили его от психологии, но и позволили увидеть связь между психе и материей, к которой имеют отношение и физика, и психология.

Паули был согласен с Юнгом, что «только из совокупности возможно создать модель целостности». Это требовало следования собственным путём и также относилось к необходимости ассимилирования иррациональности бессознательного физикой. Паули увидел, что понимание психофизической проблемы неразрывно связано с его собственной индивидуацией.

Чтобы прояснить своё утверждение о том, что психология должна передать часть своей ноши физике, Паули ссылался на связь между химией и атомной физикой. Для дальнейшего развития химии была необходима квантовая физика. Это, утверждал он, подобно ситуации с физикой и психологией, где психология бессознательного необходима для расширения поля зрения физики. Паули утверждал, что сон Юнга о животных, прокладывающих путь через джунгли, требует продвижения к этой цели со стороны психологии. Он уважал склонность психолога к ожиданию того, что значение сна проявит себя. Однако это не помешало ему предположить, что неправильное понимание Юнгом этого видения вызвало его проблемы с сердцем. Чтобы подтвердить своё толкование сна Юнга, Паули описал события своей жизни, сформировавшие его текущие идеи, считая, что бессознательное активно поддерживает его позицию.