Юнга

Приют — на счастье совершенно выбившегося из сил Вени — оказался не так уж далеко. Располагалось это богоугодное заведение в небольшом распадке между двумя невысокими сопками и представляло собой комплекс из двух одноэтажных зданий, огороженных невысоким забором. В первом корпусе воспитанники жили, во втором находились хозяйственные постройки. Это ему сообщил во время пути Виктор, не без основания решивший, что, похоже, его друг потерял память и нуждается в подобном пояснении.

И странное дело, стоило приятелю поведать о какой-либо подробности, как в памяти Марта возникало соответствующее воспоминание и твердо занимало в ней свое место.

— А учимся где? — поинтересовался на всякий случай Март.

— Здесь же, — с сочувственным видом поведал ему кореец.

Точно, тут же припомнил Веня. Мартемьян и этот Витька сидят за одной партой.

— Где вы шлялись? — неласково встретил их у ворот дворник — отставной матрос Михалыч.

— Гуляли, Павел Михайлович, — немного заискивающим тоном сообщил ему Виктор.

— Ваше счастье, что директора на месте нет. Не то бы прямиком в карцер отправились, а будь моя воля, так и розог отведали бы! Ну-ка, олухи царя небесного, марш на кухню, — вам там поснедать оставили!

— Сейчас идем.

— Слышь, Вахрамеев, — вспомнил дворник. — Тебя какие-то ферты на автомобиле разыскивали. Я им велел, чтобы завтрева приезжали, когда господин Петрищев вернется.

— Какие еще ферты? — едва не поперхнулся от воспоминаний Март.

— Сказали, будто из адвокатской конторы «Бобров и сын», — отвечал, поглаживая роскошные седые усы бывший матрос. — Только сдается мне, врали!

— Почему?

— Не видал я, что ли, крапивного семени? — пожал плечами дворник. — Вы ступайте-ступайте, неча тут…

Михалыч, припомнил Вениамин, был стариком невредным, просто любящим побухтеть, когда кто-либо не соблюдал строгий морской порядок. Но если к нему со всем вежеством, то он сразу оттаивал и особо воспитанников, в отличие от прочих служителей, не притеснял.

Оставленная ребятам на кухне еда, конечно, давно остыла, но проголодавшиеся мальчишки в момент стрескали кашу с куском пшеничного хлеба и запили ее холодным и почти не сладким чаем.

— Добавки бы, — привычно поканючил Витька, но дежурная кухарка тетя Маша тут же его обломала.

— Радуйся, что это осталось, байстрюк! — уперев руки в бока, заявила она. — Еще бы немного и того не увидали.

«Байстрюк означает незаконнорожденный», — подумал Март, и в голове тут же вспомнилась невеселая история приятеля. Отцом его был русский чиновник при консульстве, а матерью — официальная наложница из местных. Законами королевства Чосон такое разрешалось, а русское начальство на шалости своих подопечных смотрело сквозь пальцы. При родах Витькина мать умерла, и сирота попал к ее родственникам, пока его не забрал отец.

Трудно сказать, что послужило тому причиной, поскольку признавать своего туземного отпрыска папаша не стал, но о кое-каком воспитании и образовании позаботился. Так Вичан и угодил в интернат, который по привычке именовали приютом.

Поев, подростки направились в дортуар[6], где стояли их кровати. Сирот у них на самом деле было немного. Большинство воспитанников имели родителей или близких родственников, к которым и отправлялись на летние каникулы. На месте оставались только такие, как Мартемьян с Виктором, и еще несколько подростков.

Богоугодное заведение, в котором они учились и жили, находилось неподалеку от города Чемульпо и формально относилось к русскому сеттльменту. Первоначально оно предназначалось для сирот, но затем сюда стали определять детей солдат и матросов с военной базы, а также отпрысков мелких служащих и мастеровых. Обучали их по программе для земских школ, а показавшим наибольшие успехи по окончании семи классов предоставлялась возможность держать экзамен для поступления в старшие классы реального училища.

Помимо общеобразовательных дисциплин учили их и ремеслу. Мальчишек — столярному и слесарному делу, а немногочисленных девочек — шитью и домоводству. Последнее обстоятельство Март вспомнил потому, что на входе в спальную залу их встретила Фимка.

Подобно Витьке она была плодом любви русского и кореянки, но, в отличие от него, законнорожденной. Впрочем, мать ее давно умерла, а отец поспешил жениться на переселенке откуда-то из-под Рязани, и в новой семье места для девочки не оказалось.

— Ну-ка быстро рассказывайте, где пропадали?! — безапелляционно потребовала она.

— Не твое дело, — огрызнулся Ким.

— Я и сама знаю, что на скале Байнунгсан, хотя господин директор вам запретил.

— Погоди-ка, — остановился все еще опирающийся на плечо приятеля Вахрамеев. — Так это ты тем двоим, сказала, где меня искать?

— Кому тем? — попыталась прикинуться валенком Фимка.

— В одинаковых костюмах и кепках с наушниками. На автомобиле которые.

— Ну да, — признала очевидное девушка. — Они же адвокаты!

— Дура ты, Хэин! — взорвался Витька, назвав от волнения ее чосонским именем.

— Что с вами случилось? — разглядела она, наконец, многочисленные ссадины на теле Марта.