Юнги. Игра всерьез

«Брюхо» – это значит линия строя изогнулась дугой. И очередная шеренга, все двадцать четыре пегие, припудренные крупкой фигуры, изо всех сил старалась равняться.

«Брюхо долой! – Майдан думал о брюхе совсем в другом смысле. – Что, если придется платить за трубу?»

Холод ручейком бежал по спине. Шинель, туго подпоясанная лакированным ремнем, не слишком грела. Крупнозернистая колючая мука вихрилась в воздухе, с размаху стегала Неву. Вода вспухала ледяной квашней и неуклюже ворочалась у мостовых быков.

Оркестр все время наяривал «Колонный марш». Другого просто не успели выучить.

– Равнение на вышку Академии художеств, – надрывался хрипом военрук. – Ботинок не жалей! Разобьете – новые выдадим.

Рядом с Димкой маршировал Гасилов. Он ничего не жалел. У Аркашки есть и отец и мать. Его ждал дома обед. Аркашка никогда не задумывался над тем, сколько дней осталось до получки…

«Сколько стоит труба баритон?» – сверлила Майдана неотвязная мысль, а руки и ноги его двигались под музыку совершенно автоматически.

Два месяца спецшкола ежедневно выходила на строевую подготовку. После уроков ходили во взводном строю, несмотря на слякоть и непогоду.

– Бегом, шагом марш! – скомандовал однажды математик Святогоров.

– Отставить! – услышал его команду вездесущий военрук.

– Я хотел дать ребятам возможность согреться, – объяснил Михаил Тихонович. Он тоже теперь был одет в командирскую двубортную шинель. На продолговатой голове вытянулась седлом фуражка с «крабом».

– Понятно, – улыбнулся Радько. – А я хотел обратить ваше внимание на то, что ученики одновременно и бегом и шагом следовать не могут.

В строю захихикали. Военрук вскинул глаза. Смех как обрезало.

– Командуйте! – предложил Радько командиру взвода.

Легко было сказать. Святогоров старался изо всех сил.

Тридцать учеников послушно равнялись, замирали, маневрировали вперед, назад и в стороны. Михаил Тихонович особенно гордился умением сохранять у учеников сухую обувь. Стоило ему объявить, какое плечо вперед, как направление движения менялось, и лужа оставалась в стороне. Взвод как раз правым плечом вперед огибал свежий сугроб, когда математик снова заметил проверяющего военрука.

– Смирно! Равнение налево! – закричал осмелевший Святогоров и, приложив к козырьку руку, направился к Радько.

– Михаил Тихонович! – вдруг неофициально спросил военрук. – Почему взвод равняется на сугроб?

Математик отшатнулся и только тут обратил внимание на подопечных. Буквально выполняя его команды, ученики описывали спираль вокруг сугроба.

– Прямо! – спохватился Святогоров. И снова, оказалось, невпопад.

Взвод дружно двинулся на снег и с методичностью робота растоптал сугроб каблуками.

Естественно, в парадный расчет преподавателей не включали. Среди них умели командовать только командир роты Оль да еще Рионов. Билли Боне маршировал удивительно легко для своей массивной фигуры.

– Вот это мужчина! – услышал однажды Димка мелодичный возглас с тротуара. Борис Гаврилович горделиво вскинул голову, мельком «запеленговал» автора реплики, но «швартоваться» на сей раз не стал. Димке это было понятно: Билли Боне шел в строю. Он всегда подчеркивал, что «строй – святое место».

Константин Васильевич Радько прилагал немало усилий, чтобы и остальные учителя стали похожими на Билли Бонса. Димка узнал об этом случайно. Еще до катастрофы с трубой он задержался в спецшколе до позднего вечера. Когда капельмейстер отпустил оркестр по домам, ребята услышали, как наверху, в актовом зале, бухают тяжелые шаги.

– Кто там грохочет?

Майдан осторожно заглянул в полуоткрытую дверь. Все двадцать пять учителей, библиотекарша, врачиха выстроились в зале двумя шеренгами. Капитан 3-го ранга Радько по очереди вызывал их из строя. Учителя отдавали честь и начинали уставной доклад. Словом, все было так, как на обычных занятиях по строевой подготовке.

Это были те еще занятия. Доктор Подачина, красивая черноволосая женщина, вертелась и подмазывала губы. А строгий военрук как будто ничего не замечал. Впрочем, что взять с докторицы? Но и мужчины недалеко ушли. Физик Дормидонтов мешковато вышел из строя и направился к военруку прогулочным шагом. На лице у Павла Феофановича застыла снисходительная усмешка, какая бывает у взрослых, играющих в ладушки. Учителя смеялись. Военрук смеялся тоже. Однако заставил Дормидонтова подойти с докладом еще раз.

Когда очередь дошла до Святогорова, не выдержал бы ни один зритель. Михаил Тихонович одновременно с правой ногой старательно выбрасывал вперед правую же руку. Затем аналогичным порядком – обе левые конечности. Вся его напряженная фигура напоминала ветряную мельницу, Димка забыл об осторожности и заржал в полный голос. Все учителя обернулись.

– Кто там подсматривает? – рассердился Радько.

Майдану пришлось кубарем скатиться с третьего этажа. На следующий день на уроке математики командир взвода смотрел на него как-то не так.