Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание

Сказка ведет нас в семью дровосека, где царит большая нужда. Когда весь хлеб, кроме последней половины каравая, был съеден, родители, по инициативе мачехи, решили отвести детей в лес и там их оставить. Но дети слышат об этом замысле, и Гензель собирает камешки, которые он по пути бросает за собой, чтобы с их помощью найти дорогу домой. Придя в лес, родители разводят огонь, дают детям последний кусок хлеба и велят им полежать у костра, пока отец поблизости рубит дрова. Они обманывают детей, выдавая шум ветра в ветвях деревьев за стук отцовского топора, а сами возвращаются домой. Заснувшие у огня Гензель и Гретель дожидаются лунного света и при помощи камешков находят дорогу домой.

Долго ли коротко, но в семье опять наступает такая же нужда, и на этот раз мачеха заперла дверь, так что до камешков было не добраться. Чтобы пометить путь, Гензель использует хлебные крошки, но их склевывают птицы. Итак, на этот раз дети действительно были оставлены в лесу и предоставлены самим себе. Проблуждав три дня, они встречают белую птицу, чье пение кажется им очень привлекательным. Он идут за ней, и она приводит их к домику, «из хлеба сделанному и пирожками украшенному, окна которого были из прозрачного сахара». Затем следует известная сцена, в которой дети откусывают от домика и на вопрос ведьмы, кто грызет ее дом, отвечают: «Ветер, ветер, дитя небес». Ведьма сначала приветливо принимает их, ставит перед ними богатое угощение и укладывает в мягкую постель. Но на следующее утро она запирает Гензеля в хлеву, чтобы откормить его, как гуся, и потом съесть, в то время как Гретель должна убирать дом и готовить пищу.

Только благодаря хитрости Гензеля, который все время вместо пальцев протягивает ведьме косточки, процесс пожирания детей удается отсрочить. Но в конце концов Гретель все же приходится затопить печь, куда она, прибегнув к хитрости, заталкивает саму ведьму, которой придется там сгореть. Дети спасены, они завладевают всеми сокровищами, накопленными в доме ведьмы, и отправляются домой. При этом они сталкиваются с непреодолимой водной преградой, которая служит границей магической области, ведьминого леса. Здесь им помогает утка, которая переносит на другой берег сначала Гретель, а потом Гензеля. Когда они прибывают домой, то узнают, что пока их не было, мачеха умерла. Теперь, благодаря добытым сокровищам, отец и дети могут жить мирно и счастливо, не зная нужды.

Будет правильнее всего, если в своих рассуждениях мы в первую очередь займемся центральным персонажем повествования, ведьмой. Для нее характерны две основные черты. Во-первых, она, полностью и однозначно зла, в противоположность другим схожим сказочным персонажам, например, госпоже Метелице, которая проявляет свои, присущие ей как ведьме качества только по отношению к ленивице. Во-вторых, на первом плане очень отчетливо выступает ее связь с едой: она обитательница съедобного домика. Подчеркивается, что она щедро угощает встретившихся ей полуживых от голода детей. Она откармливает Гензеля и, наконец, собирается сварить, зажарить и съесть детей. Таким образом в ее фигуре олицетворяется глубокая, древняя и архаичная человеческая проблема, о которой еще Шиллер^[35] сказал:

«Einstweiten, bis den Ban der Welt Philosophic zusammenhalt,

Erhalt sie (gemeint ist die "Natur") das Getriebe, Durch Hunger und durch Liebe».

— «Любовь и голод правят миром»

Эта ведьма является злой демонической материнской фигурой, которая пользуется голодом детей для того, чтобы заманить их под свою власть, держать в плену, использовать в своих эгоистических целях их труд, как в случае Гретель, и в конце концов сожрать. Мы можем спросить: да существуют ли такие матери? На этот вопрос следует ответить: и да, и нет. Нет, потому что зло в чистом виде у людей не встречается, а если и встречается, то очень редко. Сказочные персонажи — это типы, и они содержат в себе только типические общечеловеческие черты, но лишены того многообразия различных характеров и качеств, часто противоречивых или сопутствующих друг другу, которые присущи отдельным людям. На этом особенно настаивал М. Люти (М. Luethi)^[36]. Ответить на наш вопрос «да» следует потому, что слишком многим матерям свойственно более или менее бессознательное стремление к тому, чтобы, балуя ребенка, удерживать его при себе, покупать его любовь с помощью сладостей, мешать ему становиться самостоятельным, стремление использовать само его существование для удовлетворения собственных потребностей и претензий. Мы знаем много случаев тяжелых детских неврозов, когда такая «пожирающая материнская любовь» фактически поглощала собственную личность человека, находящеюся в процессе становления. Более того, если мы будем вполне честны с самими собой, то нам придется признать, то в той или иной степени все мы можем отыскать такое стремление в себе.