Ломиться в зал Совета и перехватывать девочку я не стал, если история не врет, на выходе из Храма мы все равно встретимся. Там я ее долбаный час и прождал.
Из ворот Храма она вышла одна, а увидев меня у лестницы, ведущей вниз к парковке, даже слегка приостановилась. Всегда считал, что у нас с ней очень хорошие отношения, тогда как же ей сейчас хреново, если она удивлена и неуверенна при взгляде на меня.
— Асока, постой, — вылетел из Храма Скайуокер. — Нам нужно поговорить!
Блин, она даже не обернулась сразу, лишь ниже опустила голову, продолжая идти. Только когда ее догнал Избранный, девочка остановилась и, бросив на меня взгляд, повернулась к нему. Стояли не то чтобы далеко, но и разговаривали довольно тихо, да и не пытался я что-либо услышать. Вот уж во что мне не хочется влезать, так это в данный конкретный разговор. Но не судьба.
— Дакари! Ну хоть ты ей объясни!
Крик души, не иначе. Что ж, пойдем, побеседуем.
— Привет, Шпилька, — подошел я к ним.
Слабый кивок от девочки, вот и все, чего я удостоился. Даже не посмотрела на меня. То ли я в чем-то провинился, то ли ей стыдно.
— Она хочет уйти из Ордена, Дакари, объясни ей, что это ошибка.
— Оу, — помолчал я, глядя на девочку. Хм, судя по ощущениям в Силе, никаких негативных эмоций в мою сторону она не ощущает. А так…
— «Оу»? И это все?
— Скайуокер, — перевел я на него взгляд. — Как ты думаешь, что я тут делаю?
— Ее ждешь, видимо, — ответил он, слегка раздраженно. — Стоп. Ты ведь не мог знать, что она… — замолчал он.
— Слишком очевидный итог, — вздохнул я, вновь глянув на молчащую девочку. Только на этот раз она все же подняла на меня взгляд. — Либо недоверие к Ордену, либо к себе.
— Я должна, — заговорила, наконец, Шпилька, — разобраться в себе.
— Ты ни в чем не виновата, ученица. В чем тут разбираться?
— Если даже совет… — начала она, но была прервана Скайуокером:
— Имеет право на ошибку. Великая Сила, да никто из них даже не знал тебя толком.
— Ты, правда, не понимаешь, Скайуокер?
— Да что тут понимать? Да, все сложно, но уходить из Ордена, — он аж руки в стороны развел от переполнявших его эмоций.
— Если тебя назвали тупой бантой, — начал я ему объяснять, — дай обидчику в морду. Если назвали опять — сломай ему колено. В третий раз можешь вообще все кости переломать. Но если даже после этого тебя продолжают так называть — вставай на четвереньки и иди пастись, ибо ты и есть тупая банта. Недоверие Шпильке выказали слишком многие и слишком уважаемые разумные, чтобы она не задумалась: «А так ли со мной все нормально?» Наша малышка, — положил я ей руку на голову, — слишком ответственная и добрая. Представь, что у тебя есть очень дорогой человек, но все вокруг говорят, что ты чудовище, которое однажды сорвется и убьет его. Все. Говорят. Одно. И то же. Тут волей-неволей задумаешься: «А не держаться ли мне подальше от него?» Хотя бы пока не получится разобраться в себе и удостовериться, что все это ерунда.
— Я… понимаю, — выдавил из себя Скайуокер. — Но… Прости меня, Асока, — прикрыл он ладонью лицо. — Прости.
— Не надо, Энакин, — погладила она его по плечу. — Все нормально.
— Выше нос, — усмехнулся я. — Никто ведь не говорит, что Шпилька уходит в самоизгнание. Никто не запрещает нам видеться.
— Да причем здесь это? — произнес Избранный устало.
— При том, что Орден — не центр галактики, — ответил я иронично. — И она не вертится вокруг него. Пока мы живы, возможно, что угодно. Главное, не забиваться в угол.
Помолчали.
— Ты прав, — нарушил тишину Скайуокер. — Абсолютно прав. Шпилька, — запнулся он. — Я понимаю тебя. И твой выбор понимаю. Сейчас мы разойдемся, но обещай, что завтра-послезавтра мы встретимся. Я не буду тебя переубеждать, но о будущем поговорить надо.
— Обещаю, — кивнула Асока.
— Все, — сказал Энакин, прикрыв глаза и глубоко вздохнув. — Расходимся. И, Дакари, спасибо.
— Всегда пж, — пожал я плечами.
— Что, — удивился он?
— Пожалуйста, Скайуокер. Всегда, пожалуйста.
— «Пж», — покачал он головой. И не говоря больше не слова, развернулся и пошагал обратно в Храм.
Понаблюдав за его спиной, повернулся к Асоке.
— Что-то мне подсказывает, что ты не собиралась меня предупреждать о своем уходе, — на что девочка опустила голову. — Я ничего не говорю о твоем выборе — он только твой. Но просто взять и пропасть, не предупредив меня? — теперь, она еще и замялась. — Я каждый долбаный год отправляю детей на войну. Каждый, мать его, год смотрю им вслед. Думаешь, я не волнуюсь за них? Неужто было так трудно предупредить и попрощаться? По-твоему, я просто махнул бы рукой на твою пропажу? А, лучший друг пропал, фигня какая, — тут она совсем уж голову в плечи втянула. — Знаешь, что самое паршивое? Не смотреть, как они уходят, и даже не сообщение об их смерти, а вообще никаких сообщений. Тревога нарастает каждый месяц, потом каждый день, а потом приходит понимание, что они мертвы. И тишина.
— Прости… — промямлила она, не поднимая головы.