Юноша с перчаткой

— Я вчера у него была, — говорит Юлька. — В последний раз. Когда я сказала маме, что вижусь с отцом, она мне ничего не ответила. Она только посмотрела на меня… Мы сидели в театре, и в тот момент началось второе действие. По-моему, мама была рада, что нельзя разговаривать со мной. Она смотрела на сцену, но все время думала о моих словах. А когда мы оделись и вышли на улицу, она сказала: „Ну, что ж! Откровенность за откровенность…“

Юлька поправляет пламя свечи. Она поднимает глаза, и в каждом ее зрачке горит по маленькой свечке.

— Мама просила меня только об одном. Чтобы я задала ему вопрос, есть ли у него друзья юности? И вчера я задала ему этот вопрос.

Юлька опускает глаза и улыбается самой себе. Она очень похожа сейчас на тетю Варю. Только худенькую и молодую.

— Он сказал, что друзья юности нужны неудачникам. Потому что лучшее, что было в их жизни, — это пора надежд. Чем выше человек поднялся, сказал он, тем меньше у него друзей. И даже штат уменьшается. Он сказал: „Когда я руководил проектом, у меня в подчинении было множество людей. А теперь я в Главном управлении, и весь мой штат — шофер Петя, секретарша Люся и уборщица Маруся“. И он захохотал. „У Пушкина были друзья юности, — возразила я. — По-твоему, он тоже бы неудачник?“ — „В определенном смысле — несомненно“. Так он сказал. И тогда мне стало очень обидно. За маму, за себя. И за тебя. За всех нас!

— И за Пушкина, — подсказываю я.

— И за Пушкина тоже, — говорит Юлька серьезно.

Наша свечка сгорела уже на треть. Сначала она была похожа на дорическую колонну. Потом, когда края оплыли, — на коринфскую.

— Юлька, выпьем за пешеходов! — говорю я.

Я достаю начатую бутылку и ставлю на стол два бокала. Это красное сухое вино „Эгри бикавер“, что в переводе на русский означает „Бычья кровь“. И черная голова быка на красной этикетке напоминает об Испании и корриде.

Мы чокаемся и пьем за пешеходов. За тех, кто надеется только на себя. Пусть его сечет дождь, слепит пурга, ветер сшибает с ног — он шагает своей дорогой и верит в свою звезду…

— Он тебе еще нравится? — спрашивает Юлька.

— Кто? — говорю я и думаю о Вальке.

— Твой юноша с перчаткой, — говорит она.

— А что? Он хороший мальчик, — говорю я. И думаю о Вальке.

— „…И разминулись мы в веках, встречаясь каждый день в подъезде“, — декламирует Юлька.

— Это чье? — спрашиваю я.

— В нашей группе парень один стихи сочиняет, — говорит она.

Я уверена, что это сочинила Юлька. Когда-нибудь она сама сознается в этом. Когда захочет. Она не любит „наводящих вопросов“.

— Ценный напиток! — говорит Юлька и смотрит бокал на свет…

И в эту минуту звонит телефон. Я беру трубку и слышу его голос. Почему-то я совсем не удивляюсь, хотя уже поздний час и он звонит мне впервые в жизни.

— Я тебя не разбудил? — говорит он. — Я на вокзале, до поезда еще четверть часа. Слушай, скажи старосте, чтобы меня не отмечал. У меня и так много пропущено.

— Скажу.

— Я все же решил туда махнуть, — говорит он. — Хотел послать с проводником, а потом решил — поеду! Все же такое бывает раз в жизни. В идеале, конечно!.. Они мне этого не простят.

— Кто не простит? — говорю я.

— Братишка мой, Толик. Ну, и конечно, его Светочка. Не говоря уже о матери. О нашей маме. У Светочки никого нет, она детдомовская. А брату скоро в армию. Вот он и хочет свадьбу сыграть и чтобы она к нам переехала и вместе с мамой его ждала.

— Понятно, — говорю я. Я стою так, что Юлька не видит моего лица. Это очень хорошо, что она не видит моего лица.

— Ну, Детка, я побежал. Я скоро вернусь. Ты тут не шали без меня. Лады?

— Ладно, — говорю я. — Желаю тебе хорошо провести…

— Кого провести? — перебивает он. Валька есть Валька!

Я кладу трубку и сажусь за стол. И допиваю свое вино.

— Ценный напиток! — говорю я словами Юльки. Она меня ни о чем не спрашивает. Она только поглядывает на меня, стараясь понять, что со мной происходит.

А со мной ничего не происходит! И лицо у меня самое обыкновенное. Просто мне сейчас очень весело. И, пожалуйста, никаких „наводящих вопросов“!

Я затягиваю песенку друзей из мульта „Бременские музыканты“, и Юлька подхватывает. У нас ловко получается то место, где осел вставляет свое: „Йейейе-йейе!“ Осла мы изображаем по очереди.

— Кто тебе звонил? — спрашивает мама, заглянув в дверь.

— Так… Ничего особенного…

И в самом деле, ничего особенного. Просто мне не хочется сейчас об этом рассказывать. Никому. Даже маме. Это будет пока моя тайна. Ведь тайна есть у каждого человека. И у меня тоже.»

Северный сон

1

«Стрела» прибыла в Ленинград ранним утром. На перроне было пусто: видимо, встречать этот поезд у ленинградцев не принято. Не спешили к нему и носильщики. Они знали: обычно «Стрелой» приезжают командированные и, спрыгнув с подножки, направляются к выходу, помахивая чемоданчиками, в которых едва умещаются рубашка, две пары носков да бритвенный прибор.

Надя выглянула в окно вагона и сразу увидела мужа. После двух месяцев разлуки она новым, слегка отчужденным взглядом окинула его.