Юноша с перчаткой

— Я посмотрела сегодня свои работы, и мне мало что понравилось. И нового ничего нет!

— Надо больше работать, — говорит мама. — Летом ты много писала. А сейчас дни короткие, и занятия в институте. И потом, мне кажется, ты думаешь не о том.

— А о чем? — спрашиваю я и даже сажусь от неожиданности.

— Откуда я знаю? — говорит мама. — Может быть, о Тарасове.

Сговорились они все, что ли?!

— А с чего это я должна о нем думать? — говорю я.

— Он забавный. И, судя по твоим рассказам, ты ему нравишься.

— Мало ли что я могу рассказывать! Надо бы еще послушать его. И потом, он совсем не в моем вкусе. Ты ведь знаешь, кто в моем вкусе?

— Знаю, — говорит мама. — Юноша с перчаткой.

— Ну, так вот, — говорю я.

По еле уловимому движению я угадываю, что мама собирается встать и уйти, и я удерживаю ее за руку. В полутьме я не вижу ее лица, только бусы поблескивают. Это розовые сердолики, подарок папы.

— А там было весело? — спрашиваю я.

— Как всегда.

— Дядя Петя пел романсы?

— Пел.

— А баранья нога была?

— Была.

В доме у тети Леры всегда поют романсы и подают на ужин баранью ногу. У них нет детей, но есть собака, серый дог по имени Лорд.

— Теперь они смогут говорить, что в их семье были лорды, — сказала я как-то.

Я сказала об этом маме. И она тут же позвонила тете Лере и дяде Пете, — они очень ценят мой юмор.

Мама целует меня и поднимается, чтобы уйти. Теперь ее не удержишь. А мне совсем не хочется спать. На душе как-то пусто, тревожно.

— Подожди, — говорю я и ловлю подол ее халата. Я хватаюсь за него, как утопающий за соломинку. — Подожди! Так ты думаешь, я талантливая?

— Ты это знаешь сама, — говорит она.

— Мама, скажи: „Ты талантливая и напишешь еще много хороших вещей“.

— Ты талантливая и напишешь еще много хороших вещей, — повторяет мама покорно. И добавляет от себя: — Если захочешь!

Я не вижу ее лица, но по голосу чувствую, что она улыбается.

Это тоже ритуал. Как наш разговор перед сном. Как нетерпеливый стук в стену, — на этот раз стучит папа, возмущенный тем, что я еще не сплю.

По вторникам у нас нет ни живописи, ни рисунка. Четыре часа тепепе — так сокращенно называем мы технологию полиграфического производства — и два часа полиграфматериалы. Этот предмет читает старик Шумский, автор учебника, который мы должны освоить. На вид он вполне безобидный — сухонький, маленький, седенький. Наверное, про таких сказано — божий одуванчик. Кто бы мог подумать, что он гроза всех второкурсников. Говорят, на экзаменах он здорово сыплет.

Про него ходит анекдот, будто он сказал одной студентке: „Так и быть, я поставлю вам неуд, только ответьте еще на два вопроса“.

Он объясняет нам свойства бумаги и красок. Сегодня он привел нам фразу, которая помогает запомнить расположение цветов в спектре: „Каждый охотник желает знать, где спят фазаны“ — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Все обрадовались и принялись повторять это на все лады. И Шумский сказал, что главное в этой фразе не смысл, а порядок слов. Ибо смысл не пострадает, если сказать: „Каждый охотник хочет знать, где ночуют фазаны“, — но спектр тут будет уже ни при чем.

Наши успокоились, и старик Шумский давно говорил о другом, а я все думала про фазанов. И какие-то фламандские натюрморты виделись мне, с тусклым серебром на гобеленовой скатерти, атрибутами охоты и свисающей со стола битой птицей… Потом просто какие-то заросли, где трава по пояс и охотник, раздвигающий ее руками, как пловец, входящий в воду…

Все же интересно, где ночуют — в смысле спят (синий!) — фазаны?!

Потом были занятия по шрифту. Они проходили в нашей институтской типографии. Руководит ими наш декан. Мы осваиваем наборное дело. Всякие матрицы, морзаны, бабашки… Сегодня у нас задание — по наборному шрифту — обложки. Каждый набирал что хотел, — содержание здесь не играло роли, как в той фразе про фазанов. Валька Тарасов набрал на своей обложке „Мои встречи с Леонардо да Винчи“, а Гранд на своей — „Искусство и я“. Мне хотелось выдать Суркову за то, что он отказался позировать. И я набрала „Изучайте грызунов“ и показала ему. Он посмотрел и пожал плечами. По-моему, он просто не понял, что это имеет к нему отношение.

Я не стала ему объяснять, что он грызун и что я все про него знаю. Я вычитала это в старинной книге. Она называется „Мир животных в изображениях, снятых и раскрашенных сходно с натурою“. Эта книга издана в Санкт-Петербурге, в тысяча восемьсот девяносто втором году, и на ней есть надпись: „Дозволено цензурой“. Про сурка там сказано, что это грызун с толстым телом и коротким хвостом. Что в диком состоянии эти умные животные пугливы и осторожны, но, будучи пойманы, вскоре становятся очень ручными.