Юноша

Сережа с презрительной усмешкой оглядывал своих товарищей по роте и думал, какие это все тупые идиоты. Он чувствовал себя превосходно. В душе у него, как никогда, была стойкая ясность. Он нисколько не огорчался, когда за опоздание в казарму ему давали три наряда вне очереди. Единственно, о чем сожалел, это о том, что за это время он не сможет увидеть Валерьяна Владимировича и особенно Сергея Митрофановича, с которым ему необходимо было как можно скорее встретиться…

Сергей Митрофанович очень крепко пожимал руку. После пожатия долго чувствовалась теплота его руки. Сережа смотрел на него восторженными котиковыми глазами, с заранее заготовленным обожанием. Он думал, что Сергей Митрофанович сразу же при встрече с ним начнет разговор на политические темы. Но этого не случилось. Сергей Митрофанович с увлечением заговорил о предстоящей рыбной ловле, к которой готовился вместе с Валерьяном Владимировичем.

— Костер разложим, — говорил он, потирая руки, глаза его поблескивали, — уху сварим… Валерьян, обязательно захвати гитару! На траве поспим. Ха-арашо!.. Едемте с нами, Гамбург.

Сережа ответил, что он с удовольствием поехал бы, но дисциплина, казарма. Он говорил, явно подчеркивая свое недоброжелательное отношение к военной службе.

— По воскресеньям же у вас занятий нет? — спросил Сергей Митрофанович.

— Нет.

— Ну, вот и замечательно. В субботу вечером выедем. Возьмем двухвесельную лодку и непременно парус…

В городском садике, на митинге, на котором присутствовало много солдат, выступали эсеры, меньшевики и Сергей Митрофанович. И эсеры и меньшевики начинали и заканчивали речи обвинением большевиков в том, что они разлагают армию и своими провокационными лозунгами помогают черным силам реакции. «Хотят они этого или не хотят, но большевистские лидеры оказывают неоценимую услугу Вильгельму. За спинами этой фанатичной кучки виднеется царская корона Николая Кровавого».

«Хотят этого или не хотят», — говорили меньшевики, а эсеры говорили прямо, что хотят. Выступали и некоторые солдаты, которые обещали гнать в три шеи большевистских провокаторов и призывали к тому же и других солдат.

В начале речи Сергея Митрофановича нельзя было понять, к какой он принадлежит партии. Он так поступал нарочно для того, чтобы с самого начала эсеровские молодцы шумом и выкриками не лишили его слова или просто, как это ими часто практиковалось, не прогнали бы с трибуны. По внешности — бородка, пиджак, галстук — он легко мог сойти за энесовца, за кадета и за своего же брата эсера. Но только стоило Сергею Митрофановичу почувствовать, что его слушают внимательно и что между ним и слушателями есть контакт, он, осторожно поворачивая слова, начинал говорить о войне, о земле, о помещиках, о фабриках, как настоящий большевик. В толпе усиливался ропот. Кто-то громко и грубо спрашивал:

— Да не большевик ли ты?

— Что? — переспрашивал Сергей Митрофанович и отвечал: — Да, я большевик. — Он повышал голос: — Да, я большевик! И не намерен этого скрывать. Тише, товарищи. Ведь ни черта не слышно, — говорил он вдруг так, как будто перед ним были школьники-шалуны. — Я тогда был бы провокатором, если б скрывал свои взгляды, но я вам честно сказал, что я большевик… Я недавно вступил в партию и вот почему…

И он, часто вертя в воздухе длинными пальцами, точно стоял у грифельной доски с мелом в руке, очень просто излагал программу большевиков.

Сережа, присутствуя на таких летучих митингах, всегда стоял возле и полагал, что охраняет Сергея Митрофановича и в случае чего заступится за него и защитит. Он почему-то был уверен, что это ему легко удастся сделать, и иногда даже желал, чтобы вспыхнула заворошка: полез бы драться и этим самым доказал бы свою преданность Сергею Митрофановичу. Сережа всегда держал себя в толпе вызывающе, хотя его неоднократно предупреждал Сергей Митрофанович: «Без толку не надо лезть. Набьют морду — и никакой пользы…»

Когда Сергей Митрофанович заканчивал свою речь, Гамбург, всегда первый, неистово аплодировал. К его аплодисментам присоединялся иногда еще кто-нибудь, но чаще улюлюкали и свистели.

На этот раз в городском садике после речи Сергея Митрофановича было то же самое. Но было на этот раз еще и то, что к ним подошел солдат в обгорелой серой шапке и сумрачно спросил:

— Где тут записываются в большевистскую партию? Я хочу записаться.

Сергей Митрофанович и Сережа бережно отвели солдата в комитет РСДРП (большевиков)…

В трамвае, на улице, всюду говорили о войне, о революции, ругали большевиков. Сережа всегда вмешивался в спор. К его замечаниям, как ему казалось, прислушивались с уважением и внимательно.

Но вот однажды на базаре пепельнобородый господин в двухкозырной соломенной фуражке «здравствуйте-прощайте» степенно говорил крестьянам и хозяйкам, что Ленин не кто иной, как немецкий агент.

— Это ложь! — возмутился Сергей.

Господин спокойно достал из широкого кармана своей охотничьей куртки газету и прочел о том, что Ленин действительно немецкий агент и приехал в Россию в запломбированном вагоне.