Юношество, зрелость и прочее

– Товарищ майор, очень надо в город в этот день, – осипшим от волнения голосом начал я, – вот именно в этот день. Потом до конца службы меня за ворота части можете не выпускать.

Васильев поднял на меня глаза. Усы его грозно шевельнулись.

– А не часто ли вы в увольнение в последнее время ходите, Фёдоров? – спросил.

– Часто, – отозвался я, – третий раз с начала службы. Мне к девушке надо.

– К кому? – взревел ротный.

– К девушке, – окончательно осипнув, сказал я.

Как потом выяснилось, именно накануне 8 марта наш ротный узнал, что его старшая незамужняя дочь беременна. И тут я со своей просьбой.

– Два наряда вне очереди, – перегнувшись ко мне через стол, проорал майор Васильев, – даже нет, не два, а три наряда. Подряд.

– Есть три наряда вне очереди, – уже почти шепотом просипел я, – разрешите идти?

– Идите, товарищ младший сержант, всего-навсего, – прорычал Васильев, – заступайте в наряд сегодня же вместо Гаглоева. И завтра тоже. И послезавтра. Три дня подряд. Чтобы к девушкам не хотелось. Наверняка.

Я отдал честь, развернулся и, печатая шаг, вышел из кабинета ротного. Строевым шагом под изумлённые взгляды сослуживцев прошагал через всю казарму. Вошёл к старшине роты в каптёрку и доложил, что мне через полчаса заступать в наряд. На трое суток. Прапорщик Пилипенко крякнул, посмотрел на меня жалостливо и спросил: «Ты чего опять такого сделал, что ротного даже здесь слышно было?»

– Я сказал этому садисту, что хочу в город, к девушке, – ответил я, – а он как-то странно прореагировал.

– Про девушку это ты зря сказал, – сказал мне Прапорщик Пилипенко и поведал историю про беременность майорской дочери.

А потом я с нарядом сходил на развод. Потом были сутки дежурства. Потом были вторые сутки. Хотелось спать. И хотелось не думать о том, что где-то недалеко сидит девушка по имени Света и ждёт меня. А её родителей нет дома.

В понедельник вечером я сдал дежурство. На ощупь нашёл свою койку и рухнул в одежде, успев только снять сапоги. Проспал почти сутки. Пилипенко запретил меня будить и велел занавесить кровать простынёй. Я проснулся во вторник после обеда. Сходил с ротой в столовую. Дождался вечера.

После ужина пришёл в штаб. Дождался, когда убрали кабинет командира части. Закрыл за собой дверь. Сел на краешек кресла, на котором раньше сидел развалясь. Набрал знакомый номер.

– Здравствуй, это я, – сказал в трубку.

– Здравствуй, – отозвался знакомый голос.

– Я хочу объяснить, – прошептал я.

– Не надо ничего объяснять, – ответили в трубке. Вроде тот же голос, но уже какой-то незнакомый.

– Хорошо, – сказал я.

– Прощай, – сказали в трубке.

И раздались гудки.

– Маме привет передавай, – сказал я гудкам, – и спасибо ей большое за гостинцы. От всего сержантского состава первой роты войсковой части 20115.

Я осторожно положил трубку. Вышел из кабинета. Прошёлся по штабу. Вышел на улицу. Уборка уже была закончена. В курилке тусовался народ, дымя сигаретами Ява.

Ещё лежал снег, но уже пахло весной. Моей последней весной в армии.

Я поднял голову и весело заорал в мартовское серое небо: «Четвёртый взвод, в колонну по четыре становись!»

Гауптвахта

В армии я прослужил ровно 25 месяцев. Без отпуска. Два года и один месяц. С ноября 85-го по декабрь 87-го. 760 дней.

Из них двое суток я провёл в одиночной камере на гауптвахте. Или по-простому – на губе.

Я уже прослужил полтора года. Считался старослужащим. А тут в нашу роту прислали трёх молодых лейтенантов. Только-только из военного училища. Один из них стал заместителем командира роты по политической части. Была такая должность в Вооружённых силах Советского Союза.

И вот с этим-то молодым замполитом по фамилии Фадин и случился у меня конфликт. А дело было так.

Как-то дежурил наш молодой замполит по роте. И вечером заглянул в каптёрку. Где и застал рядового Пилипенко, самозабвенно раскрашивающего мой дембельский альбом.

– Красиво, – похвалил замполит рядового, – а чей это альбом?

– Младшего сержанта Фёдорова, – бодро отрапортовал Пилипенко.

Замполит послал за мной. Я пришёл.

– Почему вы заставляете вашего подчинённого рисовать вам альбом? – спросил меня замполит.

– Я не заставляю, – ответил я, – просто попросил.

– Попросил, – поддакнул Пилипенко, – и я сам вызвался.

Веснушчатое лицо замполита покраснело. Было видно, что он разозлился.

– Это использование служебного положения, – отчеканил он, – рядовой должен заниматься военной подготовкой.

– Вообще-то, сейчас вечер, – напомнил я лейтенанту.

– Значит, у него свободное время, – ответил замполит, – вот пусть и занимается своими делами.

– Вообще-то, сейчас по расписанию уборка прилегающей территории, – опять напомнил я лейтенанту, – а вверенная территория у нашего четвёртого взвода – это оружейная комната, коридор, умывальник и туалет. Пилипенко, твои три крайних от окна унитаза. Отодрать их так, чтобы блестели как зеркало. Через час проверю.

Пилипенко поник.

– За что? – трагическим шёпотом спросил он. – Я же ничего не сделал плохого.