Юность

Машина затормозила, и я открыла глаза. Оскар взял вещи и выбрался на улицу, я, сев ровно, нащупала ручку и открыла дверь. Под ногами был горячий красно-коричневый песок. Мне казалось, что я ощущала землю сквозь толстую подошву кед. Когда я ступила на землю, вокруг меня разнеслась мелкая пыль, и моя обувь моментально стала розовой. Как же было жарко и душно, я пожалела, что надела комбинезон. С трудом захлопнув скрипучую дверь, я потопала к Оскару, высоко поднимая ноги, чтобы не загребать пыль.

“Где мы?” Жмуря глаза от солнца, спросила я.

“На горе,” он смотрел вниз.

“Какой горе?”

“Морковной.”

Я вздрогнула, может, от его слов, а может от перегрева. Сделав неуверенный шаг вперёд, я схватилась за Оскара и глянула вниз, в пропасть. Мне открылся невероятный вид. Никогда не думала, что буду стоять на краю Гранд Каньона и смотреть в бездну. Колени были согнуты, я боялась пошевелиться. Две громадные стены ущелья, между которых со скоростью 20 километров в час текли красно-коричневые воды Колорадо, тянувшиеся изящной извилистой линией прямо к горизонту. Они катили по дну огромные валуны, гальку, неся с собой столько песка и глины, что хватило бы на целый небоскреб. Все сливалось в один цвет. Красно-коричнево-бордовый. Почва лежала слоями. Я подумала, что попала на Марс. У меня кружилась голова, ветер сдувал с ног, солнце палило со страшной силой. Я выпуская руки Оскара, я посмотрела на него. Он гордо стоял, всматриваясь вдаль. Кофта свободно развевалась на его стройном теле, волосы трепались во все стороны, лезли в глаза. Он не шевелился, неподвижно смотрел. Я прижалась ближе к нему. Дрожащими ногами подступила к краю.

“Как тут красиво…” Я прошептала на одном дыхании.

“Я чувствую себя свободным. Знаешь, никогда не думал, что смогу вновь вернуться в Америку. Но я смог. Никогда не думал, что снова смогу чувствовать и любить. Но я.. смог…”

Оскар произнес это так, будто, так было всегда, будто, эти слова были обыденностью. Почему он был спокоен? Что все это значило?

“Что т.. ты сказал?”

“Я сказал, что способен любить,” Оскар повернулся ко мне лицом.

“Как это?”

“Я люблю тебя, Маргарет,” он смотрел в упор и говорил с полной уверенностью.

“Откуда такая уверенность в этом? Неужели, в тебе что-то изменилось?” Я не верила его словам.

“Ты можешь описать любовь? Вот, что в тебе происходит, когда ты целуешь меня, когда..” он глубоко вдохнул. “Как ты понимаешь, что любишь меня? Что для тебя любовь?”

“Это уважение, доверие, забота; когда ты понимаешь, что не можешь жить без этого человека, как бы ты не пытался. Когда человек становится для тебя всем…”

“Ты нужна мне больше жизни, Мэг. Я люблю тебя, слышишь? Я.. тебя… люблю..!”

Оскар сел на корточки и взял меня за руки, проглаживая кожу. Он повторял одни и те же слова. И, чем больше он их повторял, тем больше я не понимала, что происходило во мне. Я привыкла к нему другому. Мне становилось страшно. Оскар смотрел так, как никогда прежде не смотрел. Рассматривал меня с ног до головы, вглядывался в глаза, пытаясь увидеть и оценить реакцию. Прищурившись, он облизал губы и повернулся к пропасти. Я видела, что он собирался что-то сказать.

“Все время, пока мы знакомы, ты была для меня основным человеком в жизни, который делал меня счастливым, возможно, не в той форме, в какой все люди счастливы, но в моем понимании, я был счастлив. Я хотел быть с тобой, хотел видеть и ощущать тебя рядом, где бы я не находился. И ты была рядом. Я понимал, что никогда не причиню тебе боли. Я любил тебя особенной любовью, той, что жила внутри меня, была другой и непонятной миру. Именно она делала тебя моей тайной, частичкой меня, чем-то личным и глубоко хранимым. Ты была мной. Я нуждался в тебе. Сейчас… я хочу дать тебе то, что ты дала мне. Ты отдала мне себя, теперь моя очередь. Я хочу делать тебя счастливой каждую секунду своей жизни. То, что происходит во мне сейчас, в эту минуту, я не могу описать. Не потому, что у меня алекситимия, а потому, что любовь неподвластна объяснениям; любовь – это ощущение себя. Я тебя люблю!”