Юность

Машенька тоже пишет коротко, главным образом о редакционных новостях. Заместителем редактора вместо нашего Кудрина теперь Левашов. Метников и Гранович награждены медалями. У Кузнецова в Москве выходит повесть "Огненный вал" - вот, оказывается, что он писал в своих клеенчатых тетрадях. Сапоги, впрочем, он мажет дегтем по-прежнему. У Нюры, жены шофера Леши, родился сын. Лешу обещают отпустить на несколько дней в отпуск.

Закрываю глаза, и, словно наяву, видятся лица фронтовых товарищей. Пресс, трогающий свой белый коротенький ершик, насмешливый Метников, Машенька, поправляющая смуглыми полными руками влажные после купания волосы...

Потом достаю карточку Оли, долго смотрю на нее.

Огромные, чуть исподлобья глядящие глаза. Оля, Оля, я почему-то всегда чувствовал, что с такими глазами долго не ждут: слишком много людей, плохих и хороших, как бабочки, летят на их горячий темный огонь...

Пойду в парк.

В узкой кленовой аллее пусто. Горячее солнце не может пробить густой чащи листьев, и только два-три золотых пятнышка колеблются на крупном зернистом песке.

Чуть слышно шумят листья - если прислушаться, кажется, что они о чем-то говорят.

Рядом кто-то присаживается. Я поворачиваюсь и чувствую, как горячо вспыхивает лицо. Пожилая женщина ставит у ног тяжелую кошелку, вытирает платком потное лицо. У нее седые волосы, большие, не утратившие еще блеска, глаза.

Уходить поздно.

Женщина изумленно, немного исподлобья смотрит, всплескивает руками.

- Сереженька, откуда вы? Когда приехали?

- Здравствуйте, Вера Владимировна, - как можно спокойнее говорю я. Недавно приехал.

Старики не признают условностей. Глаза Веры Владимировны моментально влажнеют.

- А Оленьки нет!

- Я знаю, Вера Владимировна.

- Разве я так, Сереженька, думала? Ведь как укоряла: говорю, что делаешь, а Сережа?

- Да, бывает.

- Так нет, все по-своему сделала. Ему, говорит, без меня трудно... Это про мужа-то своего. Он, говорит, все потерял, несчастный. Нужна я ему.

- А сама она счастлива?

- Кто их знает, Сереженька. Была недавно - от нее ведь толку не добьешься. Ревнует уж он очень.

Глаза старушки светлеют.

- Ребеночка ждет, - мягко говорит она.

- Я пойду, Вера Владимировна.

- Счастливо тебе, Сереженька! Заходи, на меня, на старуху, сердце тебе держать не за что. Ты ведь мне как родной, куда роднее того-то...

Стиснув зубы, крупно шагаю по тенистой аллее. Все, оставаться здесь больше не хочу: пусть Поярков что угодно говорит и делает, - уеду!

Двери, против обыкновения, открывает сам Поярков.

- А, Сережа, - басит он. - Заходи, заходи. Сейчас придет Елена Андреевна - обедать будем.

- Петр Гаврилович, не сердитесь, - я уеду!

Он ошарашенно смотрит, начинает подталкивать.

- Проходи, проходи, не в дверях же разговаривать!

Мы проходим в маленькую комнату, садимся. Поярков

барабанит пальцами по столу, молчит. Сейчас он, конечно, начнет убеждать, как все неразумно, поспешно. Я готов к отпору.

Петр Гаврилович вертит карандаш, откладывает его.

- Ладно, Сережа, поезжай.

- Ну, спасибо вам!

- Чего уж тут спасибо!.. Езжай. Куда ж ты собрался?

Об этом я как раз и не думал. Куда-то далеко. В Сибирь хотя бы!

- В Сибирь, Петр Гаврилович!

- Хороший край, - одобрительно говорит Поярков. - Воевал я там в гражданскую.

15

Иртыш кажется недвижимым - октябрь выдался на редкость теплым, безветренным, ни одной рябинки не увидишь на спокойной безмятежной поверхности реки.

Но это только кажется. Стоит бросить на воду щепку, и могучее, невидимое глазу течение мгновенно уносит ее все дальше и дальше. Вот уже и вовсе не видно легкой щепочки...

На Иртыш можно смотреть часами - вода имеет какую-то притягательную необъяснимую силу. Река чуть слышно шумит прибрежным песком, и кажется, что дышит. Вдали вода синеватая и только здесь, у самых ног, она желтеет своей первородной зеленоватой желтизной.

Осени в Сибири почти всегда необыкновенны. В эту пору в Рязани или Саратове уже сыплются унылые мелкие дожди, мокро блестят мостовые, а тут по-августовски синее безоблачное небо, ласковое солнце, невнятный шорох опавших листьев.

Летом здесь - пляж. Сейчас голубые скамейки свалены в кучу, деревянные грибки выглядят на пустом песчаном берегу странно и немного грустно. А река еще не кончила трудиться. Направо от меня с берега на берег снует маленький открытый катерок, перевозящий пассажиров с заречного района; в речном порту качаются длинные руки плавучих кранов; вот, взбурлив зеленоватую спокойную воду, мимо прошел белоснежный "Михаил Кутузов" высокий, легкий, с пустоватыми палубами. Иртыш заволновался, захлопал волнами, белые гребешки пены докатываются теперь до самых ног. Потом река снова утихает, спокойно и величаво несет свои полные воды...

Нельзя не полюбить этот край - за два года он стал:

мне родным. Командировки редакции: помогли узнать его.