Юность

А в остальном всё было без изменений.

В первый же день Платон отнёс справку о поступлении в институт в Отдел кадров и в Военно-учётный стол, а потом ещё и с удовольствием отнеся её табельщице Наташе Буяновой в новое помещение цеха.

— «Здравствуйте!» — со всеми поздоровался Кочет, задержав свой взгляд на чуть оживившейся Татьяне.

— «Так ты же учился в Плехановском!?» — удивилась табельщица на протянутую ей справку.

— «Да! А теперь вот в Бауманском!» — гордо ответил Платон, вновь взглянув на Татьяну.

— «Какой ты у нас оказывается неугомонный!? Нам Серенков уже давно сказал, как ты без подготовки сдал математику, способный ты наш!» — взяла Наташа справку, с восхищением глядя на чуть смутившегося и слегка покрасневшего Платона.

А тот, с радостью увидев на губах Татьяны лёгкую улыбочку удовольствия, уже окрылённый полетел на своё рабочее место.

В начале сентября и упёртая Настя захотела устроиться на работу, но именно к сестре Эле, и хотя бы на должность младшей лаборантки института Химической физики. Но та, зная вредность своего производства и упрямство своей младшей сестры, манкировала её желание, нарочно продержав её более чем в часовом ожидании у проходной, после чего Настя не выдержала и уехала домой, надолго обидевшись на старшую сестру.

Но после этого мама устроила её на работу учётчицей на склад швейной фурнитуры.

Поэтому весь рабочий день их квартира пустовала. Вернее в ней была одна чудаковатая соседка Валентина Петровна. Окончив школу с золотой медалью, она легко поступила в МГУ, но на втором курсе бесповоротно тронулась умом, став инвалидом второй группы. Долгие годы она проживала в квартире сестры, пока у той не лопнуло терпение, и они не разменялись.

Так она и оказалась соседкой Кочетов.

Теперь же терпение лопнуло и у Алевтины Сергеевны. Мало того, что Валентина Петровна была активной баптистской, так ещё она оказалась и мелкой воровкой и сексуальной хулиганкой. И если с её воровством еды из стоявшего на кухне холодильника Кочетов было быстро покончено путём его перемещения в комнату, а с баптистскими проповедями — путём угрозы вызова милиции, то с остальным, проявлявшимся иногда и неожиданно, пока было сложнее.

Однажды, когда у Платона в гостях были его школьные товарищи и дверь из коридора в его комнату оказалась открытой, Валентина Петровна в голом виде продефилировала мимо разинувших рты подростков в ванную.

Пришлось Платону объяснять им, что она сумасшедшая.

Но этот случай был не первый и не единственный. И до этого соседка иногда пыталась своим полуголым видом смутить фактически единственную мужскую особь в квартире. Хотя она периодически принимала у себя на ночь незнакомых мужчин.

Но Алевтина Сергеевна была уверена в сыне, понимая, что, не смотря на сексуальную озабоченность, тот, в достаточной степени владея собой, никогда не позарится на старое, да ещё и сумасшедшее женское тело.

Но совсем другое дело стало теперь, когда в их семье появился новый кобель, то бишь, жених дочери. И Алевтина Сергеевна всполошилась. Она решила выселить из их квартиры сексуально озабоченную баптистку, написав пространное заявление в прокуратуру, и теперь ожидая результата.

Ожидало иного результата в войне с США и руководство Демократической республики Вьетнам.

Надеясь, наконец, переломить ход войны, в середине этого года оно начало планировать широкомасштабное наступление на юге Вьетнама, целью которого было свержение правительства Нгуен Ван Тхиеу и создание политических предпосылок для вывода американских войск с территории Южного Вьетнама.

Впервые с начала войны удары должны были наноситься по крупнейшим южновьетнамским городам. А чтобы оттянуть силы США в отдалённые районы страны, с начала осени северо-вьетнамское командование спровоцировало серию припограничных сражений, в том числе крупную битву при Дакто.

Но об этом пока догадывался лишь внимательный аналитик событий во Франции и в её бывших колониях Пётр Петрович Кочет, поделившийся своими догадками с, неофициально принявшим эстафету, сыном.

Но Платон принял эстафету и от матери, как бывшего педагога, неожиданно для себя взяв негласное шефство над Валерой Пановым, сразу показавшимся всем дурашливым недотёпой, чему способствовала и его неказистая внешность, доставшаяся ему от родителей, как исключение из правил. Ибо оба были симпатичны, а отец — так вообще, особенно в молодости, был признанным красавцем. Платон был с ним уже знаком, и теперь сочувствовал его сыну, при некрасивом лице имевшему большой заметный жировик на темени и косые глаза.

— Да! Как говорится, не в коня корм! Не повезло парню! И он давно знает об этом, и всё время живёт с этим! И видимо привык!? — рассуждал Кочет.

Но к его шефству над Валерой Пановым приложил руку и наставник того — самый пожилой в цехе и уже вышедший на пенсию, опытный слесарь-ремонтник, ещё крепкий и рослый Иван Иванович.