Юность

– Об этом я считаю неприличным разговаривать…

– Тем приятнее!..

– Мы хотели заявить о твоей пропаже. Если бы завтра не вернулся, мать поехала бы к становому приставу…

– Вы без пристава жить не можете… Это уж конечно…

Пошел в сад. В беседке сумрачно и печально. Пусто как-то и одиноко… Зажег лампу и огляделся: всё на своем месте и всё не так, как было раньше. И письменный стол, и окно с сиренью, и турецкий диван, и качалка – всё словно умерло… Кто шевырялся у меня на столе? Где портрет?.. Ах, да… забыл!.. Я его спрятал: вот он!.. Взглянул на портрет и испуганно вздрогнуло сердце: словно живые, ласково и укоризненно взглянули на меня чистые глаза девушки… Это ощущение было до такой степени реально, что я испугался и покраснел… Снова спрятал портрет в ящик и вышел на крыльцо… Кто-то идет…

– Барин, вас мамашенька требуют к себе…

– Требуют?.. Скажи – сейчас приду… Вот возьми уток… Три утки.

Переоделся во всё чистенькое, причесался и отправился, с некоторым волнением, в старый дом. В столовой приготовляются к ужину… Вкруг стола ходит тетка помоложе.

– А где мама?

– Там! – тетка показала на комнату, где помещалась Калерия с ребенком, и ухмыльнулась. – Уехала и побросала все свои секреты…

Подали ужин, позвали маму. Выходит.

– А, Геннадий!..

– Здравствуй, мама!..

– Гм… Возвращение блудного сына… Господи, на что он похож!

– Кто: я или «Господи»?

– Словно на тебе воду возили… или не кормили с прошлого года…

Тетки переглянулись и фыркнули.

– Охота пуще неволи, – прошептала помоложе, а постарше – заметила:

– Он с гитарой ходил… Вроде шарманщика… Должно быть, утки любят музыку… Сядет на болоте и поигрывает, а утки, дуры, плывут послушать…

– Ты до какого места проводил прекрасную Калерию?

– Не всё ли это равно, мама!

Опять – пристальный взгляд матери и шепот теток.

Чувствую, что краснею, и злюсь на самого себя. Надо кончить это одним ударом:

– Мама и почтенные тетушки!.. Я люблю Калерию и потому прошу вас при мне не затрагивать наших отношений…

– Вот как!.. Тогда извольте вам всё наследство после предмета вашей любви… Перешли ей. Я не знаю ее адреса, да, признаться, и не желаю входить с ней в переписку…

Мать бросила к моему прибору на стол сверток трубочкой:

– Разные документы… Вся душа на распашку… «Милости просим»!..

– А вы, конечно, произвели расследование этих документов?

– Да, произвели… Да и тебе советуем: тебе надо знать, кого ты любишь…

– Это – мое дело…

Я сунул в карман сверток и уткнулся в тарелку. Мать молчала, изредка вздыхая и посматривая в мою сторону. Тетки сидели с торжественно-непобедимым видом.

– Мерси!

– Не стоит…

Ушел в беседку и долго думал: развернуть сверток или, не трогая, отослать Калерии «в Ниццу до востребования», как она просила писать ей, «если придет охота». Подло читать чужое… Бросил сверток на стол и, ходя по комнате, разговаривал с собою:

– Но я имею право знать, любит она меня или нет? Да, имею… Она говорит, что любит, как умеет, но я должен знать, как она умеет…

– Всё равно: подло, братец!..

– Если бы я прочитал с целью повредить ей – другое дело, но ведь я хочу одного: выяснить свое положение… Только! Это умрет со мной…

С краской в лице развернул я сверток: клочки, начатые и брошенные письма, черновик какой-то телеграммы… Ничего особенного…

«Вовочка скончался, последняя связь порвалась, прощай, всё кончилось».

«Облетели цветы… Догор…».

«Калерия». «Твоя» – зачеркнуто.

«Что это: неужели новая прихоть любви, или просто эхо юности и желание изведать красоту и чистоту непосредственного чувства? Геннадий. Геня. Генек. Не красней и не упрямься… Всё равно… всё равно… всё…».

– Вот она, разгадка!

Я перечитывал эти строки и злорадно хохотал. Так вот в чем дело! А я, дурак, вообразил, что тебе была нужна только моя чистота!

– Взяла ты ее, мою чистоту, красивая развратница. Если бы я знал!

В исступленной злобе, с клокочущим оскорблением, как зверь в клетке, метался я по комнате и бессильно рылся в хаосе спутанных мыслей и ощущений… Мстить? Как?.. и за что? Разве она клялась и обещала что-нибудь?.. Она повторяла несколько раз, что может отдать только красоту, одну красоту… Почему же этот клочек бумаги так поразил и оскорбил меня… Э, не всё ли равно!.. Чистота. Ну, и бери ее, только оставь душу!.. Душа – птица, и, побившись в твоих дьявольских сетях, она вылетела на свободу… Черный дьявол. Пришла и всё, всё разрушила!.. Даже красивую любовь к себе сожгла в своих неистовствах…

– Убить тебя, проклятая… отшвырнуть ногой!.. Я плакал и пресмыкался около тебя, как собака… Я тебе напишу… всё напишу…. Я вылью на тебя всё презрение, которым наполнена теперь душа моя к тебе и к твоей грязной любви…

«Калерия… Ты добивалась украсть мою чистоту и добилась этого… Так знай же, что… я…»