Юность

И когда я, перед сном, долго всматривался в образы этих двух женщин, мне снились прозрачные, нежные радостные сны, тонкие, как серебряная паутина, хрупкие и неуловимые, пугливые, которых никак не вспомнишь при пробуждении; а когда смотреть на черную Калерию, то снились нечистые огненные сны, сумасшедшие женщины, грозы и вихри, красные губы и пьяные глаза – нечистые сны, от которых и после пробуждения я еще долго не мог придти в себя и стряхнуть с души кошмар ночных видений… И когда, после таких снов, посмотришь на стоящий на столе портрет в красивой раме, печаль и стыд грызут душу… Лучше не смотреть на этого черного дьявола и на ее колечко с красным рубиновым огоньком. Бросить это проклятое кольцо… Почему жалко его бросить? Ну, спрятать его подальше, чтобы не попадалось так часто на глаза. Маленькое колечко, едва влезает на первый сустав мизинца. У нее были удивительно тонкие руки, цепкие и тонкие… Где теперь она и что она думает обо всем, что случилось? Ах, да Бог с ней! Какое мне дело, где, с кем, что думает?..

– Прости меня, чистая белая девушка с золотыми косами!.. И хотел бы, и боюсь с тобой встретиться.

– Мне стыдно…

Быстро летит время; незаметно подкрались полукурсовые экзамены… Надо наверстывать время, отданное общественным делам… Охо-хо, ничего-то я не знаю… «Энциклопедия права»… Что за штука такая?..

– Право понимается в двух смыслах: субъективном и объективном. Так-с! Пускай его! «Право в субъективном смысле…»

– Зудишь?

– Здравствуй! Читаю Энциклопедию права.

– Скучная материя…

– Я только что начал. Говорят – режет?

– Меня прогнал: я отнес к естественным правам человека право отвечать на насилие насилием…

Весело хохочем над смущением профессора и собственным остроумием…

– Ну, ну, а – он?

– Государство, говорит, несовместимо с насилием… Хотя, говорит, в некоторых случаях, оно допускает принудительный образ действий, но и т. д. Заспорили; я закидал его фактами и противоречиями. Обозлился и прогнал. «Права»! Одни жрут до отвала, а другие – подыхают от голода; а когда начинают кричать – им затыкают рот тюрьмами, ссылками, штыками… А мы с тобой кончим юридический и сделаемся слугами этих «прав»…

– Чёрт с ними, с этими правами! Я перейду на медицинский. Там и публика приятнее.

– Не забудь, что сегодня – собрание. По моему, нечего прятаться и надо назвать наш кружок не «Союзом прогрессивного студенчества», а «Союзом молодых народовольцев»…

– А имеем ли мы право так называться?

– Ну, опять – «право»!.. Ты уже помешался на правах… К нам присоединяются две курсистки: Вера Игнатович и Надежда Корнева…

– Да ведь они – «землевольцы»!

– После нашего спора с противниками переходят к нам.

– Браво!

– Это твоя победа. Ловко ты их тогда разделал. Во все стороны перья полетели…

– Я?.. Гм!..

Товарищ ушел, а я долго ходил по комнате, гордо поглаживал себя по голове и говорил:

– Молодчина!.. Ей-Богу, ты неглупый парень.

А потом схватил портрет и, поцеловал Зою, шепнул через нее Соне:

– Нашего полку прибыло!

У нас есть нелегальная библиотека и гектограф, но библиотека – жидковата: десяток брошюрок и десяток запрещенных книг, а гектограф… очень уж несовершенное орудие: больше измажешься, чем наработаешь, да и невнушительно. Вот хоть плохонькую типографию соорудить бы!.. Трудно. Нет связей с наборщиками: наворовали бы. Шевелится смутный вопрос: «честно ли это», но сейчас же и затихает:

– Не с корыстной целью, а для общего блага!.. Бывают случаи, когда цель оправдывает все средства. Ах, если бы типография!..

Однажды, когда я поздно ночью вернулся с окраины города, с испачканными синими гектографическими чернилами руками и наскоро отмывал их в темной кухне, Палаша проснулась и сонным голосом сердито сказала:

– Шляешься – не знай где… А тут два раза барышня приходила к тебе.

– Какая барышня?

– А я почему знаю! К тебе много ходят. Записку на столе оставила.

«Милый, родной мой! Я – приехала. Остановилась пока в меблированных комнатах „Заря“, на Проломной улице. Приходила к тебе дважды. Жду тебя завтра утром. Твоя З.»

Сперва я страшно испугался. Словно меня поймали на месте какого-то скверного преступления. Я запер дверь, прилег на постель и притих. Что же теперь делать? Что делать? Как сказать, что я уже не тот, что все прошло и что она ошибается, называя меня прежним «родным и милым»?.. Что я наделал! Зачем я не написал ей, что все кончилось, что все это было ошибкой, увлечением, которое кануло в прошлое и не может вернуться?.. Нет сил пойти и сказать все это прямо в лицо. Лучше написать. Я вскочил с кровати и стал писать нервно, торопливо, словно боялся, что она может каждую минуту придти ко мне. «Многоуважаемая». Нет!.. «Добрая, хорошая Зоя Сергеевна»… Нет! нет! «Милостивая Государыня»… Нет, это жестоко и пошло. Я рвал бумагу и волосы на глупой голове, которая отказывалась помочь мне в этом затруднении. Можно не называть.

«Наша близость была ошибкой. Что прошло, то не вернется. Простите меня. Надеюсь, что это не помешает встречаться нам товарищами»…