Юность Бабы-Яги

– Я тебе что, противен, да?! Тебя тошнит от меня, да?! Тебе, может, противно со мной е…ся? Говори правду! Ведь так, дрянь?!

На этих словах он вновь попытался кинуть Вету в постель. Но Вета точным, экономным движением, будто учила все эти приемы, слегка присела и, чтобы было поточнее – не ногой, а рукой врезала мужу в то, чем он хотел ее изнасиловать. Марио взвыл и скатился на постель, скорчившись, как эмбрион. А Виолетта равнодушно, брезгливо и грубо бросила в его сторону слова, которые органично звучали бы из уст разве что портовой проститутки, и чего он от нее никогда не ждал. Ну, если он ведет себя, как пьяный матрос в порту, то и она поведет себя так же.

– Как ты хотел меня сейчас вы…ть, ишак ты засраный. Чем? – она презрительно засмеялась. – Стручком своим обвисшим, да? У тебя даже толком не стоял никогда, а ты – ребе-енка, ребе-е-нка, – передразнила она его.

Марио плакал на постели от унижения и горя, трагически осознавая в тот момент, что такую трещину уже ничем не склеить, что вернуться уже ничто не сможет.

– От чего мне было сегодня залетать, а? – продолжала Вета добивать мужа. – Скажи, от чего? От сырости, что ли? От слез твоих? Или от твоей спермы на ляжках, когда ты не успеешь донести и уже кончишь? В пьяном виде, Марио, – рассудительно сказала она, направляясь к шкафу с одеждой, – зачатие ребенка – это преступление. Пора бы тебе знать такие элементарные вещи.

Необычный диалог двух супругов с огромным интересом был выслушан садовником. Он только цокал языком и все повторял что-то вроде «Ну и дела…». Маски были сорваны. Все худшее в себе они друг другу показали. Иллюзии, романтика, идеализация партнеров или, как говорилось в старину, «возведение в перл создания» – все кончилось резко и нелицеприятно. «Перл создания» – Виолетта показала ему себя во всей красе. Да и он был, признаться, не на высоте.

Однако с тем, что случилось в тот вечер, предстояло как-то жить. Они теперь почти не разговаривали, да и о чем можно было говорить? Нельзя же, как прежде, встретить мужа после работы и спросить как ни в чем ни бывало:

«Ну как, милый, у тебя дела? Что нового в бизнесе твоем, с кем встречался?» Ну не выходит так!.. Вроде время должно лечить, но что-то не лечило.

Не затянулись раны от произнесенных слов и действий. А соль на них Виолетта еще ухитрялась подсыпать. На первые же робкие попытки Марио вновь сблизиться, помириться, завлечь ее в постель, она ответила презрительным отказом. Он желал хотя бы минимального – исполнения супружеского долга. Он с тех пор не пил ни капли, и он был мужчиной, которому хоть иногда, но надо. Однако и в этом, казалось бы, элементарном ему отказывали. Начались скандалы. Он, за целый месяц (!) так и не добившись физической близости, снова стал пить, причем регулярно и сильно. Скандалы сопровождались безумными монологами Марио и битьем посуды. Она молчала. Ее равнодушие окончательно выбивало Марио из колеи. У него начались неприятности на работе. Она перестала убирать квартиру. Прислуга попросила расчет, и почему – нетрудно было догадаться. Пьяный Марио, вернувшись домой, хоть утром, хоть вечером, мог оскорбить, от него можно было ожидать даже рукоприкладства. Поэтому какое-то время Вета убирала в доме сама, как могла, а потом и вовсе плюнула, бросила: все равно бесполезно. Придет, загадит все… Они спали теперь в разных комнатах. Из совета директоров Марио уже исключили, что же будет дальше? Куда еще хуже? Оказывается, было куда…

Для друзей и детей они продолжали делать вид, что у них все в порядке. Однажды, в один из редких дней, когда Марио встречался с детьми и был совершенно трезв, они поехали вместе на природу: Марио, Виолетта и двое его сыновей. Младшую дочь, благодарение богу, не взяли. Марио решил устроить загородный пикник. Бутылки с колой и легким вином (виски в этот день – ни в коем случае) и всяческая вкусная еда были взяты с собой. Фондю и барбекю, любимые в этой части света желудочные радости, должны были готовиться на берегу живописного озера. Фондю Виолетта возненавидела еще в первый раз, как только попробовала. Расплавленный швейцарский сыр и белый хлеб, который надо было макать в сыр и так есть, только портили фигуру.