Юность Бабы-Яги

Обстановка, подарки, одежда для Виолетты – это было само собой: любая ведь драгоценность нуждается в соответствующем обрамлении, а он чувствовал, что, пусть хотя бы временно, является обладателем именно драгоценности. Он чувствовал себя миллионером, заказавшим украсть из музея знаменитую картину, упомянутую во всех каталогах мира. Потом такому миллионеру, если все удается, картину доставляют, он ее прячет в какой-нибудь потайной комнате и один (!) на нее любуется. И не может ее никому показать, так как это означает – признаться в преступлении. Виолетта, спрятанная где-то в недрах Лосиноостровского района, и была для Гамлета вот такой картиной, он один ею обладал и никому не показывал.

Вету, сбежавшую из опасного колдовского гнезда, засвечивать в каком-нибудь ресторане или в Доме кино было нельзя, хотя и сильно хотелось похвастать ею перед друзьями. Это вам не «Мерседес», которым Гамлетовых друзей не удивишь, и не семь каратов на пальце, и не платиновый с бриллиантом зажим для денег.

Дело в том, что у богатых в последнее время большим шиком стало дарить друг другу зажимы для денег. Они все разные и оставляют за собой возможность импровизации, поле для фантазии дарителя, в котором можно разгуляться хоть на 5 тысяч зелени, хоть на 100. Если зажимы для денег, значит, ими зажимают деньги. А зачем их зажимать? Поясним. Некоторые пачки денег в бумажник не влезают. А надо, чтобы зелень не рассыпалась, а вела себя аккуратно. Вот тогда-то и нужен зажим. Причем он может зажать и 3 сантиметра денег, и 5. Это лишь один из признаков новорусского богатства. Это как при знакомстве тебе смотрят не в глаза, а на руку – какие часы. Когда не «Картье» по меньшей мере, с тобой и разговаривать-то не стоит. И еще туфли. Обувь должна быть престижной. А дальше можешь объясняться хоть мычанием – это неважно, ты уже пропуск в элитный круг получил.

А вот еще – очень модно иметь на своем дачном участке Эйфелеву башню. Ну, ясно, что не ее саму, точную копию в масштабе, допустим, один к пяти. Это и престижно и… почему-то – приятно. Скорее всего приятно, потому что престижно. Выйдешь, бывало, в своем ближнем Подмосковье из виллы на крыльцо в китайском халате, кинешь взгляд на башню, – все, опять в Париже! Каждое утро на Елисейских Полях.

Всеми перечисленными аксессуарами благополучия (а они – лишь ничтожная часть ассортимента) никак нельзя было удивить решительно никого из Гамлетовского окружения, а вот Виолеттой – можно было. Но нельзя было ее показать, и это было чрезвычайно обидно. Ну, казалось бы, что в ней, вчерашней девочке? Какие у нее преимущества перед группой фотомоделей, бесконечно мигрирующих из ночных клубов в закрытые клубы Гамлетовых друзей и партнеров – и наших, и иностранцев? Или манекенщиц, которые на профессиональном сленге именуются манепухами? Ну что? А то, что есть большая разница между стандартами, эталонами, между общепринятыми образцами из глянцевых журналов и тем, что действует на каком-то бессознательном уровне, не похоже ни на что, и притягивает внимание моментально. Внешность Виолетты не была классически безупречной, там могли быть и какие-то неправильности, но это не играло роли, потому что (пусть оно и сказочно, и чуть-чуть смешно), потому что действовали чары (впрочем, их можно назвать и обаянием). И не только как родовое наследие, но и талант, который Вета уже умела то запускать в действие, то выключать, чтобы никто особенно не привязывался. Но даже с выключенными чарами, если бы Гамлет появился с Ветой перед друзьями-миллионерами, это могло кончиться весьма неприятно: восхищение могло перерасти в зависть, а зависть – в желание отнять. Тем более у партнеров с Кавказа с их стандартными любовницами и утконогими женами. Что же до любовниц, то, безусловно, позавидовали бы. Модели, бесконечно сопутствующие большому бизнесу, представляли собою такой же стандарт, как зажимы для денег, – разные, более или менее дорогие, но все равно зажимы, и только.