Юность Бабы-Яги

А теперь Ветино попадание было точным еще и потому, что было эффектным во всех отношениях. Неожиданным – само собой, но и ярким, как антре цирковой гимнастки мирового класса. Вета была хороша, как никогда, а азартный и властный блеск глаз придавал ей еще больше шарма. Природу этого блеска Саша помнил слишком хорошо для того, чтобы остатки совестливой памяти о той, которая его спасала недавно, разом выветрились из его опустевшей головы, чтобы принять, впитать в себя новую встречу; это облако, состоящее из ароматов духов, женственности, кокетства и загадки. Их роман-романс, замолкший, казалось, навсегда, вновь зазвучал в Саше вторым куплетом, и второй куплет создавался прямо на глазах, набело.

Они обнялись, но Вете этого показалось мало, и она, не смущаясь никого и ничего, поцеловала Сашу в изумленно приоткрытые губы. Хорошо поцеловала… Как следует…

– Ты что здесь делаешь? – спросила она потом.

– Да вот отправляю в Югославию группу моделей, – кивнул Шурец в сторону девушек, которые таращились на них с высоты своего одинакового роста. – А ты?

– А я в Бельгию.

– Зачем? – глупо поинтересовался Саша.

– Да так просто, – сказала Виолетта, а потом вдруг добавила, сияя глазами: – А я замуж выхожу, – и показала на Гамлета, смотревшего на них с опасно возрастающим интересом. Она показала по-детски невежливо, пальцем. – Что, шок, да? Шок? – спросила она с жадным любопытством. «Шок» с некоторых пор стало ее любимым словом. Ей нравилось не только слово, но и само понятие «шок», и все с ним связанное, например, реакция шокируемого. Вопрос о браке с Гамлетом на повестке дня не стоял, но Вете хотелось сейчас еще чем-нибудь Сашу поразить, хотя куда уж более…

– Ну почему «шок»? – смущенно, но и с некоторым оттенком досады молвил Шурец. – Нормально. Так и надо. – Затем досада все-таки проявилась. – «Неравный брак», – бестактно пошутил Саша.

– Ну почему «неравный», он всего на 25 лет старше.

– Всего?

– Да, всего… – хулиганский блеск в Ветиных глазах становился все ярче, все разгорался, и она вызывающе предложила: – Познакомить?

«Почему бы и нет», – подумал Саша, а вслух сказал: – Не стоит… Зачем?..

– Ну тогда я сбегаю к нему, объясню, кто ты, а то вон он уже как смотрит.

– А кто я? – поинтересовался Шурец.

– Да навру что-нибудь, – игриво ответила она. – Не правду же ему рассказывать. А потом сразу вернусь, ладно?

И она побежала к своему ревнивому кавказцу врать о причине уж слишком теплой встречи со старым знакомым.

До окончания регистрации и прочих формальностей оставалось 30 минут. Саша перестал общаться со своей группой, на вопросы отвечал невпопад и все смотрел в ту сторону, куда убежала Виолетта. Неясная, без всяких видимых причин, тревога постепенно заполняла его. Разлад, душевный разброд, чего-то не хватает, необъяснимое беспокойство – все это испытывают некоторые люди при магнитных бурях и полнолуниях. Ничего похожего по крайней мере в последних два месяца после возвращения из Ижевска Саша не испытывал. Напротив, эти два месяца были чуть ли не самыми удачными в его жизни. Мало того, что глаз был вылечен без последствий, но еще и дела складывались как нельзя лучше.

Саша получил неожиданное приглашение быть автором новой юмористической программы на телевидении, затем поступило еще одно, с радио – Саша должен был сочинять для комик-группы пародийные тексты, пародии на наиболее популярные песенные шлягеры. А уж это – самое любимое поле, которое он пахал и перепахивал с наслаждением. И за такое наслаждение еще и деньги платили! Кроме того, он получил сразу несколько заказов на песни от известных композиторов и певцов, а все потому, что слава его как автора качественных песенных текстов росла. Все в этом пестром мире поп-звезд знали, что Саша не халтурит и сочиняет не по той распространенной методике, суть которой исчерпывающе сформулирована опять же в песне: «раз дощечка, два дощечка – будет лесенка, раз словечко, два словечко – будет песенка». Вот этого «раз словечко, два словечко» – Саша себе никогда не позволял. Словом, творческая жизнь шла бурно, и перспективы открывались самые благоприятные. А тут отчего-то – неясная тревога и сумбур в чувствах.

Виолетта вернулась, продолжая загадочно сиять. Что она там наплела про него жениху, Саша и спрашивать не стал: она могла бы убедить кого угодно, например, в том, что Саша – ее любимый учитель физкультуры в школе, или брат ее бывшей подруги Анжелики, с которым все детство они провели в одной песочнице – все это было не столь важно, а важным было то, что она опять стояла перед ним, держала его за руку и вся была будто наэлектризована, из нее прямо искры сыпались. И Саша с растущей тоской, как перед неизбежным шагом в пропасть, точно так, как перед первым поцелуем в Севастополе, ждал от нее какого-то неожиданного поворота, фортеля, финта, который (он это чувствовал всей кожей) она сейчас непременно выкинет.