Юность Бабы-Яги

– А мальчик? Не помешает? – обеспокоен папа, не понимая, какой тут разыгрывается фарс.

Он ведь опасается, если назвать вещи своими именами, что его внук помешает кровосмешению с его дочерью. Тут сын замечает, наконец, что происходит, спрашивает маму:

– А кто это?

Вот тут ее затошнило. По счастью была остановка троллейбуса, она подхватила сына и выскочила, прервав ухаживания папы. Тот так и остался в салоне с лицом обиженной домработницы, а Таню тут же на обочине стало рвать. Сын испугался, поэтому она быстро взяла себя в руки. Они пошли домой пешком. Спустя некоторое время, когда она смогла говорить, она ответила сыну:

– Это был твой дедушка.

– А почему я его не знаю? – спросил мальчик.

– Потому что он сам не хочет тебя знать, – сказала Таня – Он плохой человек. Выбрось его из головы. Мы без него жили и еще проживем, да?

– Ага, – согласился сын.

Но Таня тем же вечером напилась так зверски, что не могла потом остановиться три дня. Сын никогда не видел ее в таком состоянии и для него мамин запой был жуткой травмой. И тогда она попросила подругу пожить в ее квартире несколько дней, поухаживать за сыном, покормить, а сама в полуобморочном состоянии собрала необходимые вещички, вызвала такси и поехала в эту больницу умолять, чтобы ее приняли. Ее приняли. Она уже была вполне нормальна. И сейчас твердо решила: больше никогда! Больше никогда она не огорчит своего мальчишку. Вот такой был рассказ. Я сказал Тане: «Дай тебе Бог!» И мы разошлись по палатам.

На этом месте дневник и закончился. Саша захлопнул тетрадку и задумался. Не новый ли был намек его ангела-хранителя? Ну, что дневник закончился Таниными словами: «Больше никогда!»

«Так и есть наверное, – сделал он разумный вывод. – Намек на то, что и мне следует – «больше никогда!» – «Но не сегодня же, – возразил черт из глубины организма, – завязать-то всегда успеешь. А сегодня весь день пил, так чего уж там, а? Давай по рюмашке, чего ты приуныл?» – «Погоди, – возразил Саша, – я еще не все додумал». – «А чего тут думать-то, – уговаривал лукавый, – одну рюмашку и, глядишь, посветлеет. Тогда и додумаешь». – «Пожалуй», – согласился Саша. Налил, выпил и заел маслиной. В голове навязчиво билась строчка из неначатого стихотворения: «Но звенела надежда, звенела…» «При чем тут надежда?» – спрашивал себя Саша, и тут его взгляд упал на раскрытую книжку, которую он начал читать, но так и не дочитал. Машинально Саша взял книгу со стола и… получил по затылку еще одним намеком своего ангела-хранителя. Книга была открыта на следующих словах: «Мы живы восхищением, надеждой и любовью. Я верю в это утверждение и безоговорочно принимаю его. Оно может служить мерилом любого общества. Там, где восхищение блекнет, надежда умирает, а любовь трудно или невозможно отыскать, – там психиатрические больницы переполнены, тюрьмы и концлагеря набиты до отказа». Дальше Саша даже не стал читать.

Он обернулся – как это? Нет ли кого еще в комнате? Что это за ирреальные силы, которые заставили его в этот момент сочинить строчку про звенящую надежду, а затем подсунули к тому же абзац из книги, так невероятно созвучный с тем, о чем думал он, читая свой больничный дневник и вспоминая новогоднюю ночь в психиатрической клинике, то есть в том же месте, о каком в книге говорилось. Все, что было в обеих больницах, что там состоялось, все, что он там увидел и почувствовал – объединяли всего три слова, вычитанные сейчас в книге: «восхищение, надежда, любовь». Что это? Как это может быть случайным? Своя строчка и слова в книге? Как? Да не может! Таких случайностей подряд не бывает!

«Э-э, парень, – тихонько подсказал лукавый из-под правого ребра, оттуда, где печень, – ты особо-то не вникай, а то крышу снесет. Забудь! Это не твоя сфера. Ты лучше водочки еще накати, а там, глядишь, и заснешь». – «Никогда!» – решительно отрезал Саша, затем немного подумал, потянулся к бутылке и налил. Этот гейм бес выиграл, но ничего, партия еще не кончена!

Виолетта