Юность Бабы-Яги

– А думать надо. Думать надо всегда, – нравоучительно поднял палец Петя. – Вот мне друг рассказал, он на «Эхе Москвы» работает. В какую-то передачу, забыл как называется, что-то там про любовь – приглашают гостя, звезду, так сказать. Заранее спрашивают: какую музыку вы хотели бы услышать? Ну, в качестве такого аудиоподарка для себя? Так вот, только один человек попросил не свою музыку, не свою песню. Для всех звезд речь не шла о том: моя или не моя. Без вопросов – моя! Вот только: сколько можно дать в эфир, одну или две? Один только композитор Рыбников искренне удивился и сказал: зачем я, когда есть, например, Моцарт. Правильно, – поощрил Петя композитора, – на то он и Рыбников, а не это фуфло. Настоящая звезда, вон там, – Петя показал на звездное небо, – светит и все. И еще греет. А после того, как умирает, гаснет, – ее свет еще долго-долго доходит до дальних планет. Это и людей касается, тех, которые действительно звезды. А не этих. Они, – Петя показал пальцем через плечо на веселящееся созвездие, – вовсе не звезды, хотя на полном серьезе себя ими считают. Они – всего лишь бенгальские огни, которые посверкают чуть-чуть с треском, а потом превратятся в черные палочки, чей дальнейший путь – только в мусорный ящик. Но они об этом и не думают. Им так нравится блистать хоть две минуты и воображать себя звездами, что они окружают себя всяческими звездными аксессуарами – спутниками, искусственными спутниками, я телохранителей имею в виду, стилистами, имидж, блядь, мейкерами и прочими; они страстно борются за место на звездной карте, разогревают интерес к себе скандалами, браками, разводами. А как же! Надо разогревать, ведь своего тепла-то не хватает, как у тех, настоящих, – Петя задрал голову и посмотрел на звездное небо. – Вот она, разница, – произнес Петя торжественно. – Это (он показал на небо) и это (он брезгливо скривился и повел рукой вокруг). Это – всего лишь фейерверк на народном гулянии, который только и делает, что шумит, сверкает и трескает. А народ это тешит. Но помнит он их только пока они шумят и трескают. Только! А потом – только черные палочки и в мусорник! – закончил Петя категорически. Он замолчал, давая возможность оценить слушателям и его лекцию, и его самого, который сейчас вот взял и показал, что он не просто щелкопер, что он тоже владеет – и образами, и сравнениями; что если его разозлить, да еще налить, он способен удивить даже друга Сашу. Саша и впрямь был удивлен: таким он Петю еще не знал. – Давайте выпьем, удовлетворенно сказал Петя, – за настоящих звезд. За больших. Чем больше звезда, тем меньше от нее шуму, тем меньше она трещит. Чем крупнее, тем дольше светит. Вот как наш Шурец. Выпьем за Шурца! Вот он себя звездой не считает, хотя имеет на это полное право. Мы все рядом с Шурцом – очистки картофельные, а те – просто помои, свиной корм.

– А я, стало быть, – клубень, сама картошка, – постарался перевести все в шутку сконфуженный от лобового комплимента Саша.

– Ты картошка, капуста, лук, редиска, все! Ты – витамины! – закричал Петя. – Витамины для нашей отупевшей, оболваненной публики. Она – ребенок, у которого уже диатез от того, что его все время кормят только сахарной пудрой, вареньем и повидлом. Ребенок, который вместо того, чтобы завтракать, обедать и ужинать, все время «сникерсняет». За витамины! – орал Петя, – за Шурца!

– Пойду, закусить чего-нибудь возьму, – сказал «витамин» Саша, чтобы хоть как-то приземлить только что спетую оду в свою честь.

– Да-а-а, – протянула Виолетта, уважительно глядя на Петю, – ты тоже сказать умеешь.

– Не хило у тебя получилось, – подхватила Анжелика. – Молодец! Да и друг ты, видимо, настоящий…

– Но у меня есть вопросы, – сказала Вета. – Что же, по-твоему, все так безнадежно? Все, что ли, – сплошные бенгальские огни? Неужели нет никого, кого можно было бы уважать?