Юность Барона. Обретения

— Не слушаюсь, а есть. И откуда в тебе, Олег Сергеевич, эти приказчицкие замашки?..

Глава вторая

— …С учетом изложенного, прошу отнестись к этому делу со всей серьезностью. Тема на личном контроле Тикунова[16]. А после его сегодняшнего заслушивания в ЦК, боюсь, последуют новые указания.

— Разрешите присутствовать?

В дверь начальственного кабинета, где в данный момент проходило внеплановое служебное совещание, просунулась всклокоченная голова инспектора уголовного розыска Анденко.

— Анденко! Я ведь особо предупредил, чтоб никаких опозданий.

— Виноват, Иван Никифорович. Соседка-зараза с самого ранья засела за телефон и — на полтора часа. А у нас линия спаренная.

— Вот что меня меньше всего интересует, так это подробности твоего домашнего быта. Объявляю замечание. На первый раз — устное.

— Есть замечание. Но я к тому, что мне поздно сообщили. Об экстренном сходняке.

— Сходняк, Анденко, это когда вы с инспектором Захаровым, в служебном кабинете закрывшись, пиво лакаете. А у нас — оперативное совещание. Разницу чуешь?

— Так точно, товарищ майор. Только насчет пива — это гнусные инсинуации и клевета, ибо…

— Все, Григорий, хорош! Только появился, а уже утомил. Присаживайся.

Анденко подхватил свободный стул, уселся рядом с Захаровым и шепотом поинтересовался:

— По какому поводу сыр-бор?

— Малява из Москвы пришла. У них вчера квартиру партийной шишки обнесли.

— А мы каким боком?

— Вроде как один из подозреваемых может быть ленинградцем.

— И что, хорошо обнесли?

— У-ууу! — закатил глаза Захаров.

— Галерка! Может, мне все-таки будет дозволено продолжить?

— Извините, Иван Никифорович. Я пытался ввести опоздавшего коллегу в курс дела.

— Опоздавшему поросенку сиська возле жопы, — неуставно пробурчал начальник. — После совещания введешь. В экскурс. Итак, товарищи: в общих чертах это все, чем мы на данный момент располагаем. Вопросы? Предложения? По возможности — по существу.

В кабинете повисла тишина.

Не потому, что никто не мог сейчас предложить чего-либо приемлемого. Просто каждый сотрудник в душе надеялся, что именно его обойдет чаша сия: перспектива впрягаться в московский хомут, мягко говоря, не вдохновляла. Своих дел по горло.

Первым затяжное молчание, вставая, нарушил Чесноков — самый возрастной, исключая майора Грабко, из здесь присутствующих:

— А словесный портрет попутчика имеется?

— Да сиди ты, Петр Ефимович. Чай, не у комиссара. Описание получено. Я отдал на размножение, после совещания можете получить экземпляры в машбюро. Но советую особо не обольщаться. Там все довольно общо: возраст 32–35, рост выше среднего, телосложение крепкое. Брюнет, частично — ранняя седина височных и затылочной частей. Усов и бороды не носит.

— Ясно. Без особых примет.

— Отчего же, есть и особые. В телетайп не вошедшие, но поведанные, так сказать, изустно, — тут Иван Никифорович позволил себе легкую усмешку. — Согласно заявлению потерпевшей, особых примет у попутчика, он же — обольститель, две. Первая: крупный след шрама на левом бедре. Вторая: очень красивый, обходительный, с виду интеллигентный мужчина.

Народ в кабинете расхохотался.

— За интеллигентного вопросов нет. А вот как наличие шрама на бедре выяснять станем? — невинно поинтересовался Волчанский.

— Ясно как! — мгновенно среагировал Захаров. — Посредством поголовного стягивания штанов с подходящих под приметы мужчин. Причем прямо на улице. Чтоб не тратить время на оформление привода.

— Я, кажется, просил высказываться по существу. А не по сомнительного пошиба естеству, — нахмурился начальник, в отдельческих кулуарах носивший забавную кличку «Накефирыч». В данном случае имела место быть двойная аллюзия: с отчеством и с патологической страстью хронического язвенника к кисломолочной продукции.

Здесь надо заметить, что нетипичная по тем временам, крайне демократичная атмосфера, царящая на столь серьезном совещании, объяснялась тем обстоятельством, что Иван Никифорович Грабко сыскарей своих любил и опекал как детей малых и неразумных. А потому и прощал многое. В пределах разумного, разумеется. По этой причине высшее руководство держало его за эдакого неумеренного либерала и не слишком жаловало. Но зато личный состав майора Грабко мало что не боготворил.

— Да уж! — не удержался от ремарки и Григорий. — Заслушал я приметы — и словно бы самого себя в зеркале увидел. Разве что шрама нетути. На бедре.

— Анденко! А ну отставить смешочки! Или тебе устное замечание на письменный язык перевести?.. А коли и в самом деле так весело, вот и займись доработкой примет красавца. Смотайся на вокзал, разыщи проводницу, которая обслуживала вагон, может, что-то еще припомнит? И особо поспрашай насчет провожающих. Если имелись у него таковые.

— Есть смотаться, — моментально потухнув, отозвался Анденко.

— Может, есть смысл прошерстить архивы на предмет схожих случаев с альфонсами? — предложил Захаров. — Хотя бы за последние несколько лет? Я к тому, что слишком профессионально сработано.