Юность Барона. Обретения

— Что, нагрелась, пока сюда топал? — огрызнулся Хромов. — В общем, так, слушай мою команду: беги обратно до Анфисы, говори ей что хошь, уламывай, обольщай, но жратвой нас будь любезен обеспечить. Я знаю, у Анфиски в загашнике кусок сала трофейного припрятан.

— Да она трясется над этим салом, как…

— Ничего не хочу слышать — сам напортачил, сам исправляй. Что ж я, по твоей милости, должен старого товарища без ужина оставить? Задача ясна?

— Так точно.

— Исполняй. И котелок унеси, бестолочь! Командир вернется, а у него в хате рыбным супом полы моют.

Юрка послушно подхватил котелок и пулей вылетел из землянки.

— Вот и повечеряли. Ушицей.

— И давно у вас этот хлопчик обретается?

— Васька-то? Третий месяц. Представляешь, пацан из блокадного Ленинграда вырвался?! Явился аки Иисус. Только тот по воде ходил, а этот шкет через минное поле протопал.

— Васька, говоришь?

— Боевой парень. Между прочим, на первой же своей боевой акции мне с Серегой Лукиным жизнь спас.

— В каком смысле спас?

— В прямом. Кабы он тогда полицая из вальтера с одного выстрела не уложил, лежали бы сейчас под фанерной звездой на двоих. А оно там, говорят, врозь — тесно, а вместе — скучно.

— Васька. Спас тебе жизнь. Из вальтера, — пробормотал потрясенно Кудрявцев, стараясь изо всех сил сохранить равнодушное выражение лица.

— Ты чего, Володя?

— Да это я так. Мысли вслух.

— Понятно, щи скисли — остались токма мысли. Ладно, поскольку с ужином мы с тобой, похоже, пролетаем, давай хотя бы по пятьдесят капель примем. За встречу.

С этими словами Хромов достал из-за пазухи флягу и стал развинчивать пробку.

* * *

В дверь постучали, и Кудрявцев отвлекся от воспоминаний, возвращаясь в настоящее.

— Войдите… А, черт! Минуту!

Он прошел через кабинет и повернул ключ в замке.

— Извините, Владимир Николаевич, я тут бумаги принес, на подпись.

— Да-да, Олег Сергеевич, проходи…

Кудрявцев подмахнул принесенные документы, практически не вчитываясь.

Мысли его по-прежнему витали там, в далеком прошлом.

— А это ваш билет. Завтра, «Красная стрела», 6-й вагон. Правда, верхняя полка.

— Ничего страшного. Как-нибудь взгромоздюсь. Или «ждусь»? Как правильно?

— Честно говоря, не знаю.

— Про Ярового выяснили?

— Так точно. Как мы и предполагали, вышел в отставку.

— Давно?

— Не очень. В 1957-м. Вот, я вам записал, домашние адрес и телефон. Правда, ленинградцы сказали, что лето он предпочитает проводить за городом. На даче, с внуками.

— С внуками? Ай, молодец, Пашка. У тебя все, Олег Сергеевич?

— В общем, да. Правда… Тут, Владимир Николаевич, такое дело. Даже не дело, а так, информация к размышлению.

— Давай без прелюдий. Коли есть информация — валяй размышляй.

— У майора Никодимова источник в антикварном салоне на Арбате имеется. Так вот он проинформировал, что вчера туда заходил некий блатарь Гога — приносил кое-какие вещички на реализацию. При этом вскользь интересовался уровнем цен черного рынка на живопись Айвазовского.

— В свете недавнего обноса в Охотном Ряду звучит интригующе.

— О чем и речь! — воодушевился Марков. — А поскольку оно нам как бы не по профилю, Никодимов интересуется: может, скинуть информацию милицейским смежникам?

Кудрявцев удивленно призадумался.

Странное дело: за последние несколько дней тема с картинами Айвазовского на его горизонте всплывает уже третий раз. Интересно, в данном конкретном случае срабатывает ли золотое правило про «первый раз — случайность, второй — закономерность, а третий — тенденция»?

— Давай-ка, Олег Сергеевич, пока попридержим.

— Как скажете.

— Майору Никодимову вынеси устную благодарность за проявленную бдительность, а затем поставь задачу выяснить: что там за Гога такой, чьих будет и какого рода вещички сдал на комиссию?

— Хорошо, Владимир Николаевич, сделаем.

Порученец удалился.

Дождавшись его ухода, Кудрявцев, уже безо всяких дежурных терзаний совести, налил себе еще рюмку, залпом опрокинул и прошел к окну, из которого открывался потрясающий вид на Лубянскую площадь и на Центральный детский магазин.

Детский…

Сколько Юрке было тогда, в мае 1942-го? Почти четырнадцать. По нынешним, мирным, меркам — еще ребенок. Да только этому ребенку к его четырнадцати столько довелось пережить, сколько у иного за всю жизнь не наберется. Обидно только, что отныне ничего другого не остается, как только кусать локти и сожалеть, что история с чудесным воскрешением Юры Алексеева случилась слишком поздно. Факты — вещь упрямая: Юрка сделался уголовником. Вором. А черного кобеля, как известно, не отмоешь добела.

Разумеется, своей доли вины за случившееся с Юрой Кудрявцев с себя не снимал — признавал полностью. Признавал, так как по всему выходило, что в те первые послевоенные годы он повел себя на редкость непрофессионально. Ольгу отыскать хотя бы попытался, жучару Самарина вычислил и хорошенько прищучил, но вот Юрку…