Юность Барона. Потери

С этими словами Степан Казимирович взялся за графинчик и споро, не пролив ни капли, раскидал водку по рюмкам. «Помнят рученьки, помнят родимые», – не без гордости подумал он, припомнив фразу никулинского героя из полюбившегося ему нового фильма[43].

– Предлагаю покончить с грустными темами и выпить за тебя, Юра. Ты даже не представляешь, как я рад, что ты жив, что ты нашелся! Успел найтись, пока я не…

– Не надо, не продолжай. Спасибо, дед Степан.

Чокнулись, выпили, зажевали.

– Вообще, странно, что Кудрявцев за столько лет не смог тебя сыскать, – неожиданно выдал вдруг Гиль.

Что называется, само с уст свалилось.

– ЧТО? – поперхнулся услышанным Барон. – Кудрявцев жив?

– Жив, здоров. Прошел войну. Причем, по его словам, практически без единой царапинки!

«Ну, положим, здесь наш чекист малёха лукавит», – с легкой усмешкой подумал Барон, реагируя на последнюю фразу. По крайней мере одна царапина на теле Кудрявцева должна была иметь место. Стопудово. Потому как именно он, тогда еще тринадцатилетний пацан Юрка Алексеев, ее и организовал. Посредством выстрела из Гейкиного вальтера.

– После войны Володя продолжил службу по своей линии в Карелии. А вскоре после избавления от Берии и его приспешников был переведен в Москву, на Лубянку.

– Так ты что? Виделся с ним?

– О чем и толкую! Зимой 1954-го заявился он ко мне, на Покровку. Натурально как снег на голову. Встретились, в глаза друг другу посмотрели, и… вроде как делить более и нечего. Все сметено могучим ураганом.

– Зимой 54-го, говоришь? А поточнее дату не можешь вспомнить?

– Точнее? Сейчас… Представь себе, помню! 23 февраля. Аккурат в праздник. Володя еще взялся меня поздравлять. А я ему: уймись, где я и где та Красная армия?

– Даже так?

Пытаясь отогнать волной накрывшее болезненное воспоминание, теперь уже Барон потянулся за спасительным графинчиком.

– Что ж, давай, дед Степан, в таком случае выпьем и за нашего чекиста-везунчика! Заочно уважим!..

Вот ведь сколь причудливо тусуется колода: именно утром 23 февраля 1954 года Барон впервые попал в Москву, до которой звероподобно добирался из мест, что насмешливо принято именовать не столь отдаленными. Ага, как же! Попробуйте как-нибудь сами, при случае, пропутешествовать десять суток на перекладных, из коих почти трое – в товарных вагонах. Зимой! Вот тогда и поговорим за юмористические смысловые нюансы.

А ведь в тот морозный февральский день, скитаясь по Москве в поисках загадочной Дорогомиловки, Барон, помнится, проходил, в том числе, и по Покровке. Ах, кабы знать тогда, что здесь, в одном из домов, в уютной, жарко натопленной квартире, по иронии судьбы, как раз встретились-сошлись эти двое! Кто знает, может, совсем по-другому сложились бы последующие восемь лет его непутевой жизни. Конечно, что Гиль, что Кудрявцев – люди ему не самые близкие, но ведь и не совсем далекие. Навсегда впаянные роковыми событиями начала сороковых в нелегкую судьбу Юрки Барона.

Но – не случилось. Не пересеклись стежки-дорожки. Совсем чуть-чуть, казалось бы почти встык, но разминулись. А после – именно что позарастали. Те стежки. Горько. Обидно. Ну да, потерявши голову – по волосам не плачут…

– …Между прочим, Володя сызнова объявился. Вот буквально сегодня утром!

– О как? – не переставая удивляться, крякнул Барон.

– Я-то сам пообщаться с ним не смог, временно пребывая в полубессознательном состоянии. Но, со слов Марфы, Кудрявцев обещался нынче приехать в ДК. Странно, что в итоге… Наверное, служба не позволила. Как-никак – цельный генерал!

– Генерал? Однако!

– Жаль, что у него не получилось. Представляешь, как бы мы сейчас, все вместе?..

«Да уж. Как говорится, не приведи Господь!» – мысленно среагировал на подобную перспективу Барон.

Однако вслух обозначил как бы огорчение:

– Да, жаль. Слушай, дед Степан, а про меня, в ту вашу встречу, Кудрявцев тебе ничего не?..

– О чем и толкую! С его-то возможностями! – не распознал истинной подоплеки вопроса Гиль. – Про Оленьку кое-что сумел разузнать, а вот про тебя…

Тут Степан Казимирович осекся, запоздало сообразив, что брякнул лишку.

– ЧТО? Кудрявцев нашел Ольгу?! Старик замялся, ответил нехотя:

– Ну не то чтобы нашел…

– Дед Степан! Не томи! Рассказывай!

– Володя после войны разыскал следы Женьки Самарина. Да ты ведь в курсе, что их дочь в блокаду?..

– Да-да! Я знаю. Дальше!

– Оказалось, в феврале 1942-го Самарин благополучно эвакуировался из Ленинграда и добрался ажио до Перми. Где и обустроился. Причем столь шоколадно, что после войны решил обратно не возвращаться.

– О как?

– Ничего удивительного. При тогдашнем повсеместном кадровом голоде и дефиците мужиков всего за пару-тройку лет Самарин умудрился сделать головокружительную карьеру. Вплоть до начальника местного стройтреста.

– А почему строй? Он ведь до войны в текстильных кладовщиках ходил?

– Женя, сколько я его помню, был из породы «нам татарам – всё едино: хоть в окопе, хошь за прилавком – лишь бы по пояс».

– Положим, за окоп – это явное преувеличение, – мрачно заметил Барон. – Эту белобилетную крысу в окопы – разве что баграми!