Юность Барона. Потери

– Я говорю, похоже, тебя терзают маленькие злые импульсы? Как некогда гражданина Корейко.

– Слышь, ты, гость дорогой! – осклабился Гога, воспринявший «корейку» в качестве недвусмысленного намека на свою заплывшую салом фигуру– Может, ты там, у себя в Питере, и бугор, в чем лично я опасения имею. Но за корейку и огрести недолга!

И тут настал черед показать клыки Шаланде:

– Обмякни, Гога! А то ты и в самом деле вознесся не по-хорошему! – И, опережая неминуемые возражения, повышая градус, добавил: – Я сказал – на хлебало щеколду накинь! У меня ведь терпелка – не из железа выструганная!.. Вот так оно лучше. А теперь, братва, давайте дернем за знакомство. А потом послушаем слово Барона. Потому как он не с пустыми руками, а с сытым набоем заявился.

– Эвона! Неужто в Питере свои «целочки» закончились? Приходится чужих ехать щупать?

– Казанец! Тебя тоже касается. Метнись под лавку! – Шаланда махом опустошил стакан и недобро обвел взглядом свою кодлу: – Говори, Барон. А ежели какая сявка еще раз встрянет, я ТАК утихомирю!..

– В общем, так, люди добрые, – степенно выпив свое, приступил к делу Барон. – Есть вариант завтра поставить хату. Богатую. В Столешниковом переулке. Особых проблем возникнуть не должно. Единственная сложность – на вечер потребуется машина.

– Планируешь стока товару поднять, что на руках не донести? – не то съерничал, не то восхитился Ёжик.

– Реплика уместна. И хотя на записки из зала я собирался отвечать после основного доклада, поясняю: машина потребна для иных целей. Но, с другой стороны, прокатиться по завершении дела, да с ветерком, да с барахлом – лишним не будет. К слову, здесь поблизости телефонная будка имеется? Это важно.

– Возле метро. И у центрального входа в парк.

– Набросаете, как добрести? А то я эту местность не шибко хорошо знаю.

– На фига бумагу марать? Казанец тебя проводит. Верно?

– Почту за честь: провесть, донесть.

– Благодарю. Тогда погружаемся в детали…

Рассказывает Владимир Кудрявцев

Гиль позвонил мне на службу в начале одиннадцатого. Услышав, где и с кем старик проводил время нынешним вечером, я, естественно, не смог усидеть на месте и, навязавшись в гости, через двадцать минут примчался к нему на Покровку.

Выглядел Казимирыч неважно. Оно и понятно: столько событий в течение одного дня – это и для молодого организма нагрузка. А для человека, давно разменявшего восьмой десяток, и подавно.

– …Вот прямо так и сказал? Вор?

– Так и сказал, – безо всякого выражения подтвердил Гиль.

– Э-эх, Юрка-Юрка. Вот уж, чем только черт не шутит, пока Бог спит. А что еще рассказывал? Как он потом в одиночку в блокаду-то… сдюжил?

(На самом деле, о том, как именно сдюжил Алексеев-младший, я был осведомлен. Причем из первых уст. Но не спешил говорить Степану Казимировичу о нашей с Юркой встрече летом 1942-го, равно как и о предшествовавшей этой встрече попытке Алексеева-младшего самолично исполнить смертный приговор. Но вот понять, где и когда пролегла та роковая черта, перешагнув которую героический ленинградский хлопец переквалифицировался в уголовника, было дико интересно.)

– Да не успели мы толком и поговорить-то про него! Это я, старый дурак, виноват. Пасть раззявил, язык свой, без костей, вывалил: тра-ла-ла, бла-бла-бла… Тьфу! Идиота кусок! По большому счету, Юра всего-то и успел поведать, что Ядвига Станиславовна в феврале 42-го отмучилась. Да историю с Ольгой и с Самариными рассказал. И то в самых общих чертах. Нет! Никогда себе этого не прощу!

– Не терзайся, Казимирыч! Разыщем мы Юрку. Уж теперь-то, с его уголовными координатами!.. Да, а обо мне он ничего не?..

– Забавно. Вот так же, точно такими словами и он интересовался: не рассказывал ли ты о нем? С чего бы это? Вы ведь, я так понимаю, после трагических майских событий не встречались больше?

(Нет, Степан Казимирович, неправильно ты понимаешь. Но, опять-таки, не время пока об этом.)

– Хм… Что-то в горле пересохло…

– Так, может, чайку? – спохватился Гиль. – Или покрепче? У меня в загашнике коньячок имеется, от армянской делегации. Сам-то пить не стану, потому как сегодня свою месячную норму перевыполнил. Куда там стахановцам!

– Чайку и в самом деле неплохо. Да и от армянского, признаюсь, не отказался бы.

– Схожу на кухню, похлопочу. Думаю, не стоит Марфу будить, беспокоить. А то замучает нас своим брюзжанием.

– Я могу помочь.

– Сиди-сиди! – замахал руками Гиль. – Не стоит лишний раз напоминать мне о моей дряхлости. Отдыхай, ты ведь со службы. Кстати, можешь пока полистать тетрадку. Вон она, на столе лежит.

– Та самая? Которую швейцар в ресторане передал?

– Да. А вот и записка Юрина, к ней приложенная.

Я взял протянутую стариком сложенную вчетверо бумажную салфетку, развернул и прочитал: